– Это хлыст, сэр! – весело крикнул Томас. – Бросьте его, и конь успокоится!

В эту минуту Уитни простила Клейтона и постаралась забыть обо всех обидах. Она была слишком хорошей наездницей, чтобы притвориться, будто не поражена увиденным, и потому, не скрывая восхищения, наблюдала, как властно управляется Клейтон с жеребцом. Он направился к ней, и Уитни, заулыбавшись, уже хотела было воздать должное его искусству, но так и осталась с раскрытым ртом. Клейтон, швырнув хлыст в ее протянутую руку, пренебрежительно бросил:

– Жаль, что разочаровал вас! В следующий раз поищите кого-нибудь другого для своих детских игр!

– Вы настоящее чудовище! – прошипела Уитни, резко размахнувшись.

Хлыст со свистом прорезал воздух и, вместо того чтобы опуститься на плечо Клейтона, врезался в лошадиный бок. Разъяренный жеребец взвился в воздух и помчался к изгороди, словно намереваясь проломить тонкие планки, однако в последний момент передумал, одним прыжком взял препятствие и понесся неведомо куда.

– О Боже! – прошептала Уитни, глядя вслед лошади и всаднику, несущимся по пологим холмам, и, охваченная стыдом, поспешно отвернулась.

Однако чувство вины за собственную ребяческую попытку отомстить еще более усилилось при виде Томаса, подбежавшего к ней с багровым от ярости лицом.

– Так вот чему вы выучились во Франции! Калечить безвинных животных! – проревел он. – Да этот конь сроду больше никого не подпустит, дурочка вы этакая!

Повернувшись, он побежал в конюшню, спеша скорее оседлать лошадь и отправиться на поиски жеребца.

Уитни едва удержалась, чтобы не последовать за Томасом, объяснить, что она намеревалась ударить не коня, а всадника. Жеребец был уже далеко и быстро превращался в едва различимое пятнышко на горизонте, так что не представлялось никакой возможности разглядеть, держится ли еще в седле Клейтон. Лихорадочно оглядываясь, Уитни видела вокруг лишь одни неодобрительные лица. Слуги и конюхи поспешно отводили глаза.

Больше она не могла оставаться здесь и терпеть их молчаливое осуждение. Уитни повернула Хана и поехала вдоль ограды загона, но, добравшись почти до конца, внезапно поняла, что не имеет ни малейшего представления, куда ехать, и поэтому нерешительно натянула поводья. Справедливости ради ей следует остаться здесь и покорно принять все последствия своего безобразного поведения. Что, если Клейтона принесут на носилках? В этом случае просто необходимо не трогаться с места, чтобы быть наготове и помочь чем можно.

Она вновь направилась к конюшне, но вторично натянула поводья. Вдруг Клейтон удержится в седле и прискачет назад на Опасном Перекрестке? Она от всей души надеялась на это, но тогда уж лучше оказаться подальше отсюда. Стоило лишь представить, каков он в гневе, и руки Уитни невольно затряслись от страха.

– Трусиха! – выругала она себя и, взмахнув поводьями, направилась к дому Севаринов, где решила узнать, куда собиралась поехать на пикник остальная компания.

Хан вскинул голову, натянул поводья, явно недоумевая, почему плетется шагом. Коню хотелось размяться, но Уитни, окончательно пав духом, не желала его подгонять. Никогда в жизни не чувствовала она себя так отвратительно. Почему, почему, стоило ей приехать на родину, как все усилия исправиться пошли прахом, а жизнь снова превратилась в ад? Как она ненавидит себя за глупую вспыльчивость, от которой, казалось, совершенно избавилась во Франции!

После нескольких минут жесточайших упреков и справедливых обвинений Уитни снова вспомнила о случившемся. В хорошенький же переплет она попала! Вряд ли такое сойдет ей с рук. Не дай Бог, конь сломает ногу и его придется пристрелить! Но так или иначе, отец никогда не простит ее за эту выходку.

Отец! Впервые в жизни она видела одобрение в его глазах, и теперь все пойдет прахом! Он будет презирать ее за жестокое обращение с лошадью и, если Уитни попытается объяснить, что хотела лишь ударить всадника, еще больше разозлится. Нужно каким-то образом все от него скрыть. Слуги не проговорятся, в этом Уитни уверена, а вот как насчет Клейтона Уэстленда? Правда, если она попробует умолять его, просить…

Невеселые мысли были прерваны стуком копыт, выбивавших быстрое стаккато на утоптанной земле, и Уитни, оглянувшись, охнула, заметив Клейтона на взмыленном коне, неумолимо догонявшем ее.

Уитни инстинктивно подняла хлыст, чтобы послать Хана вперед, но сдержалась и опустила руку. Клейтон поравнялся с ней, и девушка содрогнулась при виде потемневшего от неукротимой ярости лица. Одним гибким движением Клейтон перегнулся, схватил правый повод Хана и рывком остановил лошадь.

– Можете отпустить повод, – тихо выговорила Уитни. – Я не собираюсь бежать.

– Замолчите! – прошипел он.

И поскольку у Уитни не оставалось иного выбора, она продолжала покорно сидеть в седле, пока Клейтон вел коней под уздцы, давая жеребцу остыть. В гнетущем молчании она пыталась придумать, что сказать, как ослабить напряжение, но в голове вертелась лишь вежливая похвала Клейтону, так ловко сумевшему укротить норовистого коня. Однако при данных обстоятельствах вряд ли уместно восклицать: «Прекрасная работа, мистер Уэстленд!»

У остатков старой каменной ограды, в нескольких ярдах от ручья, где они впервые встретились, Клейтон остановил коней и спешился. Быстро, но надежно привязав жеребца, он устремился к Уитни, вырвал из ее руки левый повод и стреножил Хана по другую сторону ограды. Лишь потом, резко приказав ей спешиться, он широкими шагами устремился к огромному платану, росшему на вершине холма.

Уитни, заметив плотно стиснутые челюсти, решительную походку, почувствовала в самом низу живота сосущее чувство страха, словно ядовитая змея, давно таившаяся там, наконец подняла голову.

– Предпочитаю оставаться здесь, – пробормотала она, не отрывая от него глаз.

Однако Клейтон, словно не слыша, швырнул на землю перчатки, рывком стащил куртку и уселся, прислонясь спиной к стволу, согнув одну ногу в колене.

– Я велел вам слезть с этого коня!

Голос его, резкий, повелительный, ожег Уитни, словно ударом кнута. Она неохотно подчинилась и, неуклюже соскользнув с Хана, ступила на булыжник и потом так же осторожно – на землю, но продолжала стоять рядом с лошадью, мужественно выдерживая его ледяное презрение. Только сейчас до Уитни дошло, что Клейтон пытается взять себя в руки и укротить бушующий гнев. Оставалось лишь молить Бога, чтобы это ему удалось. Его взгляд медленно скользил по ней и наконец задержался в одной точке, чуть пониже правой руки. Проследив за ним, Уитни обнаружила, что все еще сжимает хлыст для верховой езды. Он тут же выпал из ее онемевших пальцев.

– Насколько я понимаю, есть еще немало вещей, которыми вы наслаждаетесь не меньше, чем верховой ездой, – заметил он с уничтожающим сарказмом.

Уитни нервно сжимала и разжимала кулаки.

– Ну же, не стоит стесняться, – продолжал он тихо, но от этого не менее зловеще. – У вас столько увлечений – а особенно сильно хотелось унизить меня и услышать смиренные извинения, не так ли?