— Встал! — приказал себе и не услышал собственного голоса. Морщась от боли, с трудом достал из кармана мобильный телефон; времени было три двадцать семь. Набрал Алика. Тот отозвался после десятого сигнала. Голос у него был хриплый и недовольный.

— Ши-Бон? Что случилось? О господи, полчетвертого ночи!

— Дрючин, я тут рядом, выйди…

— Что случилось?! — закричал Алик после короткой паузы. — Где ты?! Ты живой?!

Шибаев уперся затылком в холодный металл заборчика, закрыл глаза и стал ждать Алика…

…От его сознания ускользнул скорбный путь, когда матерящийся вполголоса хилый Алик тащил его на себе домой. Матерился Алик неумело, так как не выносил мата, но тут вспомнил и выдал сквозь зубы все услышанное за жизнь. Кое-как уложив Шибаева на диван, Алик присел на пол рядом и закрыл глаза. Наверное, он уснул — выпал на несколько минут из бытия. Очнулся не то от всхлипа, не то от хрипа Шибаева и облился холодным потом от ужаса — умирает! Он стал на колени перед диваном и впервые рассмотрел как следует урон, нанесенный Ши-Бону. Разбитое окровавленное лицо, рассеченный лоб… Алик боялся крови, он почувствовал сладковатый комок в горле и невольно сглотнул. Кровь на разорванной футболке, разбитые окровавленные ладони… Драка? Чем же его? Кастетом? Кто? Никаких дел он не ведет, зачем? Борисенко? Избавился от жены, а тут детектив! Копает, вынюхивает…

Шибаев не шевелился. И, кажется, не дышал. Алика снова окатило холодным потом, и он прижался ухом к груди Шибаева. Сердце там неровно дергалось, и Алик с облегчением понял, что друг жив. Потряс за плечо и позвал: «Ши-Бон! Что с тобой? Только не умирай!» Дрожащими руками вытащил из кармана брюк мобильный телефон. Едва не застонал от облегчения, заслышав бодрый голос с той стороны.

— Славик, это Дрючин! У нас проблема… Ты не мог бы приехать? Извини, что так поздно…

— Скорее, рано, — отозвался Святослав Кучинский, хирург, «семейный доктор семейства Дрючиных или Шибаевых» — как он себя рекомендовал. — Что случилось? Кто? Ты или сыщик?

— Ши-Бон! Он весь в крови и не шевелится!

— Что случилось?

— Не знаю! — в отчаянии закричал Алик. — Он без сознания!

— Дышит?

— Дышит! Славик, скорее!

— Не рохай, Авокадо, я уже надеваю штаны. Через двадцать минут. Жди.

В их кругу у Алика было прозвище Авокадо, производное от «абогадо», что в переводе с испанского значит «адвокат». По созвучию, должно быть. Так называлась известная испанская фирма, чье изделие, галстук, подарил Алику один из благодарных клиентов. К слову заметить, галстук был ужасного салатового цвета, что послужило поводом для издевок Шибаева. Им же была придумана кличка Авокадо…

Доктор Славик примчался через двадцать пять минут. Подошел к дивану, где лежал бездыханный Шибаев, поставил на журнальный столик саквояж, нагнулся, рассматривая раненого. Проверил пульс на шее. Перевел взгляд на бледного, грызущего от волнения ногти Алика.

— Что с ним?

— Господи! Да я понятия не имею! — закричал Алик. — Подрался! Я подобрал его в двух кварталах отсюда. Он позвонил…

— То есть он был в сознании?

— Наверное. Когда я прибежал, он уже был… такой. Опять драка! Он опять подрался!

— Когда это было? Когда он позвонил?

— Ну… — Алик задумался. — Минут пятьдесят или даже час.

— Плохо, что он без сознания.

— Он все время дерется! У меня уже нет никаких сил!

— Так уж и все время. Выдохни, Авокадо, и успокойся. Я был у вас в последний раз… Когда это? Давненько. Да и не похоже, что драка. Ладно, Дрючин, сейчас мы его вернем. Подрихтуем ему личность, думаю, обойдемся парочкой красивых швов, определим масштаб урона. Где можно вымыть руки? Давненько у вас не был, подзабыл. Ты как? Может, валерьяночки? — Доктор Славик любил поговорить, считая, что болтовня помогает наладить контакт между пациентом и медиком, а также снимает у обоих нервное напряжение. Кроме того, он был несколько болтлив от природы.

— Я не выношу валерьянку. Нормально. Сюда! А он выйдет из комы?

— Не факт, что кома, может, спит, — объяснял доктор Славик, следуя за Аликом. — Гай Юлий Цезарь после сражений спал по двое суток, нервная система так устроена, защищается от стресса. Посмотрим.

— Будешь ассистентом, Авокадо, — сказал он, когда они вернулись в гостиную. — Нужно его раздеть. Я приподниму, постарайся стащить футболку. Посмотрим, что там у него. Раз, два, три! Давай! Молодец. Теперь джинсы!

— Голова… Рассечен лоб, справа, содраны скулы, гематом на голове вроде нет, удар пришелся в лицо…

— Его били ногами?

— Я бы сказал, что его скорее сбили машиной. Сейчас, сейчас… проверим, ребра… Похоже, сломаны. Удар в спину или в бок отбросил его на тротуар, он ударился лицом… Можешь его приподнять?

Шибаев вдруг застонал.

— Ши-Бон, ты живой? — спросил Алик, едва не плача от облегчения.

— Дрючин? — Шибаев открыл глаза, уставился на Алика; перевел взгляд на Кучинского. — Славик, ты? Что случилось, ребята?

— Ты хоть что-нибудь помнишь? — спросил Славик.

— Не очень… — Шибаев потрогал лоб, рассмотрел сбитую ладонь. — Что это?

— Голова кружится? Тошнит? Где больно?

— Нет вроде…

— Здесь болит? — Славик ткнул Шибаева пальцем в живот. — А здесь?

Шибаев охнул.

— Два ребра минимум. Приличный ушиб справа, в области ребер и таза, будет большой синяк. Ушиб правого колена, придется похромать с недельку. Кости целы, что удивительно. Сейчас мы вкатим пострадавшему ма-аленький укольчик, снять боль. После этого подштопаем и восстановим первозданную красоту, так сказать. Челюсть, кстати, цела, мелочь, конечно, но приятно. Не вспомнил, что случилось?

— Меня сбила машина… Сзади… Я обернулся…

— Прекрасно! Пациент соображает, сохранил память и видит окружающую действительность. Может, запомнил номер?

— Не запомнил…

— Случайно?

— Нет.

— Подозреваешь кого-нибудь?

— Не знаю. Алик, я тебе звонил…

— Ага, звонил, я спал, хватаю мобильник, ничего не понимаю… Ужас!

— Алик принес тебя домой и позвонил мне, — вмешался доктор Славик. — Спас, можно сказать. Будешь ему должен. Мне, кстати, тоже. А теперь лежи смирно, не шевелись и думай о приятном. Авокадо, держи! — Он пододвинул адвокату металлическую коробку с инструментами. — Не дыши! Стерильно.

Алик позеленел и закрыл глаза.

— Ну вот, финита! — сказал Славик минут через двадцать. — Красавец! Лучше, чем было, правда, Авокадо? А теперь баиньки. Сколько сейчас? Шесть? Однако. Мне к восьми на службу. Если что, знаешь, где меня искать. Но думаю, он опять выскочил. Везунчик.