Вита лежала на коротком узком диванчике в собственном кабинете-приемной, пытаясь уснуть. Но уснуть мешали сумбурные, скачущие мысли и страх. Ее даже подташнивало от страха. Она снова и снова прокручивала одну и ту же картинку: звонок в дверь, она открывает, а на пороге отец. Смотрит, улыбаясь. Говорит шутливо: «Я вернулся, девочка. Примешь?» А она в ступоре, стоит и молчит, и только по спине ползет липкий тоскливый страх, и сердце в горле…

— Пойдем, посидим где-нибудь. Поговорим. Я многое хочу тебе сказать.

Его улыбка похожа на оскал зверя. Низкий сиплый голос завораживает. Взгляд… как острие раскаленной иглы.

…Они сидели в углу маленького скромного кафе. Он заказал белого вина. Поднял бокал, сказал:

— За нас!

Она молчала. Он словно не замечал ее каменного молчания. Улыбался, брал за руку… Его небольшая и жесткая ладонь казалась ей раскаленными углями. И говорил короткими рублеными фразами, заглядывая ей в глаза. И она, подчиняясь ритму его голоса, стала слегка покачиваться, не сводя с него взгляда. Она снова была маленьким испуганным ребенком…

— Мы уедем, моя девочка. Я покажу тебе мир. Мы семья. Храмы Индии, пирамиды Египта и Мексики — ты увидишь все. Ты забудешь этот маленький ничтожный городишко, полный предательства и обид. Мы начнем новую жизнь. Нас двое. Весь мир у наших ног.

В какой-то момент она перестала воспринимать смысл слов, остались только черные точки его глаз и ритмичный, монотонный, гудящий голос…

…Они распрощались на ее крыльце. Он прижал ее к себе, и она почувствовала запах его кожи и волос и бьющий в нос сильный запах лаванды. Она помнит, от него всегда тошнотворно пахло мятой и лавандой. Она до сих пор не выносит эти запахи — мяты и лаванды. Он прикоснулся губами к ее щеке. Губы его скользнули к ее губам, и она отпрянула. Он рассмеялся.

Выходя на улицу, он обернулся и помахал ей…

Она с трудом переступила порог квартиры. Ей было плохо. Ее мутило. Она открутила на кухне кран и стала жадно пить, не чувствуя, что холодная вода льется на грудь. Потом села на табурет и закрыла лицо руками. То, что она испытывала сейчас, умещалось в трех словах: страх, тоска и безнадежность. Она снова была маленькой и слабой, мамы не было, они были вдвоем, а за окнами была ночь. Она сидела у него на коленях, и он водил гребнем по ее волосам. От нескончаемых ритмичных движений ее клонило в сон…

…Она не помнит, сколько просидела так. Час, два… Вдруг пришло четкое понимание: нужно уходить! Немедленно! Она вскочила и побежала в спальню. Достала из шкафа дорожную сумку, стала бросать туда какую-то одежду. Вытащила из комода деньги, сунула в карман джинсов. Замерла на миг, соображая, что еще. Зубная щетка, полотенце, ночная сорочка… Бутерброд, печенье, документы…

…С чувством облегчения она переступила порог своего кабинета. Здесь он не станет ее искать. И звонить не будет — она выключила мобильник. Отрезана от всего мира. У нее вдруг мелькнула мысль о Шибаеве… Удивительно, она не вспомнила ни о нем, ни о Борисенко, своих мужчинах. Она невесело усмехнулась: кошка, гуляющая сама по себе. Одинокая независимая кошка, гуляющая сама по себе, привыкшая рассчитывать только на свои силы. Вот что ты такое. А мальчики не помогут. Этот способен на все. Ее крест, ей нести. Но это в самом крайнем случае. А пока посидим здесь. Ее вдруг обожгла мысль, что этот может прийти сюда… Если он знает, где она живет, то не может не знать, где работает. Что же делать? Недолго думая, она достала из ящика письменного стола листок бумаги и стала писать заявление об отпуске. Лариса — человек понимающий, они находят общий язык, она поймет. Ночью она будет здесь, а днем можно уйти куда-нибудь. За реку. К Магистерскому озеру. Она усмехнулась…

…Она проворочалась на неудобном диване до шести утра и встала, чувствуя себя разбитой и невыспавшейся. Свернула простыню и плед, сунула в ящик под диваном. Умылась в туалетной комнате; сварила кофе; постояла с чашкой у окна, высматривая прохожих и замирая при мысли, что вдруг увидит отца. Занесла заявление в кабинет начальницы и выскользнула из своего убежища…

День она провела на озере. Добралась по лугу, перешла на ту сторону по мосткам. Вспомнила, как Алик Дрючин провалился, и невольно рассмеялась. На месте старых прогнивших досок были прибиты новые, и она подумала, что он теперь может расхаживать по мосткам сколько душе угодно без риска снова провалиться.

Она лежала на крошечном пляжике, подставив спину по-летнему жаркому солнцу, дремала. Шелестела осока, плескала вода, и стрекотали цикады; какая-то невидимая птаха высвистывала пронзительно и тонко: фьюить-фьюить-фьюить. Она вспоминала, как Саша привез ее сюда, и она чуть не расплакалась при виде сказочного игрушечного озерца. Как она бросилась спасать его, когда он исчез под водой. Она привстала, чтобы найти глазами кипящий пузырь на середине озера. Он был там, он кипел, и она почувствовала странное умиротворение. Здесь этот ее не найдет. Он же не ясновидящий. Здесь ее никто не найдет. Она подумала, как бы удивился Саша, если бы узнал, где она прячется. Ее кольнуло чувство стыда при мысли, что он будет беспокоиться и искать, но… Разве у нее есть выбор? Она решит свои проблемы сама. Ей уже казались детскими ее страхи. Все будет хорошо! Этот уедет, в конце концов. Он поймет, что она не хочет… Его не было больше двадцати лет, он не имеет права вмешиваться в ее жизнь. Он уедет. Он поймет и уедет. И жизнь войдет в наезженную колею.

Она уснула и проспала до самого заката. Вода в озере из серебристой стала темно-голубой, ветер стих, и заросли камыша и осоки стояли неподвижно. Похолодало, и от земли потянуло сыростью. От мысли остаться здесь на ночь пришлось отказаться — дом Алика Дрючина был пугающе пустым и черным, дверь страшно заскрипела, когда она потянула за ручку. Он показался ей ловушкой, а она сама — глупым зверьком, и она выскочила оттуда, не помня себя от ужаса.

Она добралась до своего кабинета, когда уже стемнело. Долго с наслаждением мылась под краном, потом приготовила чай и сделала бутерброд из хлеба и сыра, купленных в скромной лавке на окраине. Потом задернула штору и включила компьютер. Начала смотреть какой-то сериал о девушке, о том, как ее бросил любимый человек… Вспомнила Володю Борисенко. Он пришел к ней несколько дней назад. Без звонка. Ворвался стремительно, обнял. Она столько раз представляла, как он приходит, смотрит ей в глаза, говорит: теперь можно. А он все не шел…

…Борисенко сел на диван, с улыбкой посмотрел на нее. Она опустилась в кресло напротив.

Я понимаю, что виноват, сказал Борисенко. Ты самое хорошее, что было у меня в жизни. Я не знал, что так может быть. Я помню все наши встречи, если бы ты знала, как часто я вспоминал твой голос, твои руки, твой смех… Я люблю тебя, я не могу без тебя, я виноват, но я не мог иначе… Прости меня!