Шершни удаляются от меня. Залегают в снегу. Несколько секунд затишья и…

Вспышка. Хлопок.

Вскрыли пещеру.

Автоматные очереди. Работа началась.

Откидываюсь навзничь. Пусть парни сделают свое дело. Давно не валялся так в снегу. Надо мной только луна и звезды. Смешно! Выбрал правильный момент, чтобы на звезды полюбоваться. Как уверяют мои блохи, от звезд многое зависит в нашей жизни.

– И это чистая правда, мой господин.

– Тебя, блоха, не спрашивают.

Луна здесь яркая. Когда был ребенком, мать рассказывала мне одну татарскую сказку про скромную девочку Зухру. Она жила с отцом и злой мачехой, которая ела ее поедом и наконец поручила падчерице непосильную работу – наполнить до рассвета чан без дна. Девочка взяла коромысло, пошла на реку, наполнила ведра и загляделась на Луну. Ей показалось, что рай – на Луне. И она попросила звездочку, сияющую рядом с Луной, взять ее в рай. И звездочка забрала Зухру. Девочку искали весь день, а вечером увидели на Луне, несущую на коромысле два ведра. Мать уверяла, что изображение на Луне – это та самая Зухра с коромыслом и ведрами. Отец же уверял, что это Каин поднимает на вилы брата своего Авеля. А звезда, сияющая рядом с Луной, это…

– Венера, мой господин. Вторая планета Солнечной системы. Видимая звездная величина –4,6. Перигелий 107 476 259 км, 0,71843270 а. е. Афелий 108 942 109 км, 0,72823128 а. е. Эксцентриситет орбиты…

– Блоха, спущу в унитаз.

– Всплеснусь, воскресну и вернусь!

Сигнал.

Пора, Геза.

Встаю, иду к пещере по снегу. Можно не спешить. Первая работа сделана. Теперь – моя очередь. Снег глубокий. Иду по следам десантников. Они перепахали снег, как кабаны. Впереди – черная нора. Она точно между двух огромных зубьев горы. Над норой – легкое облако дыма. Иду к ней. Она зияет. Быстро справились парни! СБ даром наш хлеб не ест. Уважаю профессионалов. Искореженные куски железных ворот живописно торчат вокруг дыры. Вскрытая консервная банка! С тухлым молекулярным мясом. Блохи – молчать. Я все вижу сам.

Вхожу внутрь.

И сразу —

белые тела десантников, застывшие в странных позах. Словно их мгновенно заморозили.

Fuck!

Блохи: ТРЕВОГА!!!

Бросаюсь назад. Мне в шею впивается что-то. Нет, нет! Я быстрый, суки, я быстрый. Бежать. Дышать. Бежать. Дышать. Бежать. Дышать. Бежать. Снег, снег, снег легкий и глубокий снег легкий и глубокий вяжет вяжет вяжет ноги снег ноги гнутся о побег и так хочется бежать манарагу мне рожать а гора ползет во мне по желудочной слюне и манара и хара будет снежная нора а манара и аро рого неро и горо…

Свет.

Сквозь веки.

Открываю глаза. С трудом.

Пространство. Большое. Белый потолок. Огромные окна. В них яркое голубое небо. Слишком яркое. Закрываю глаза.

– Bonjour, Geza!

Открываю глаза. Перевожу взгляд. За огромным столом. С сигарой и напитком. В огромном кресле. Анри. Огромный.

– Как спалось?

По его молочно-белому, безразмерному лицу проползает улыбка. Слоновьи глазки. Над ним висит картина. Что-то знакомое. Блоха, что это? Молчание. Ау, блохи! Разлепляю губы. Из них течет. По моему подбородку. Кровь. Мой рот полон соленой крови. Глотаю. Ощупываю рот языком. Зубы целы. В нёбе. Что-то. Ранка. Они вытащили из меня блоху. Мой мозг пуст. Ноет плечо. Старые раны. Что это за картина? Молчание мозга. Моего. Глубокое.

– Как спалось, дружище?

Он встает. Шаркая ножищами, приближается ко мне. Он – облако. В костюме цвета папайи. Он всегда любил фруктовые цвета. Его длань приближается к моему лицу. На длани – знакомый козел с зажатой в зубах голубой розой. Козлина усмехается. Длань вытирает мне подбородок салфеткой.

– Ты можешь говорить?

Произношу:

– Мо… гу.

– Прекрасно.

Попыхивая сигарой, он отходит к окну. Осматриваюсь. Я лежу в кресле. Без комбинезона. В тонком свитере и брюках.

– Где я?

– На Манараге.

Пытаюсь думать. Это трудно. Без блох.

– Хороша погодка, а? – он выпускает дым в стекло, не оборачиваясь. – Три дня тотального снегопада. А сегодня – рай. В честь тебя. Хочешь выпить?

Это правильное предложение.

– Хочу.

Он подходит к небольшой барной стойке, кидает лед в стакан, наливает. Несет мне. Беру стакан, делаю глоток. Скотч. Нёбу больно. Но мне хорошо. И еще глоток. Спускаю ноги на пол. Он из широких красивых досок. Встаю. Голова слегка кружится. Анри с усмешкой смотрит на меня, пыхтя сигарой:

– Ты выглядишь неплохо.

– А где…

– Доблестные голубые шершни? В воздухе.

– Их… убили?

– Ну зачем же. Они еще послужат Кухне.

Делаю глоток.

– Анри. Что, черт возьми, происходит?

Он разводит ручищами:

– Да уже все произошло, дорогой мой! Ты на Манараге. Ты жив и здоров. Твои насекомые…

Он подходит к столу, берет прозрачный контейнер для блох, смотрит на свет:

– Они устарели. Тебе нужны более совершенные помощницы, с правильным пониманием происходящего.

– Анри… ты – кто?

– Я тот же. Но немножечко другой!

Он смеется, колыхая животом. Сглатываю кровь. Глотаю виски. Пока ничего не понимаю.

– Чего ты хочешь?

– Геза, я хочу, чтобы мы поняли друг друга.

– И что я должен понять? Ты… против Кухни?

– Боже упаси! – он скрещивает длани на груди.

– Тогда почему ты здесь? И зачем вынул из меня блох?

Он кладет сигару в пепельницу.

– Пойдем, Геза. Я что-то покажу тебе. А потом мы с тобой пообедаем. И обо всем потолкуем.

Он подплывает к двери, она открывается. Ставлю стакан со льдом на край стола, следую за ним. Мы выходим и оказываемся в большом круглом многоэтажном колодце. Здесь прохладно и сумрачно. Вниз уходят четыре, пять… семь этажей. Сверху нависает горная порода. Это все вырублено в горе. Круто! Возле Анри возникают двое охранников. Наш этаж – самый верхний. Анри движется, опираясь на ограждающее перило, подходит к лифту. Мы входим во вместительный лифт, отражаемся в зеркалах. У меня серое лицо с порозовевшими от виски щеками. И на сером свитере видны капли моей крови.

– Ты вовремя прилетел, Геза, – Анри улыбается мне в зеркале, – очень вовремя!

Я молчу.

– Манарага давно тебя ждет.

– Что… это все, Анри?

Он слегка обнимает меня.