class="p1">Мать Рубена приносила ему поужинать – ставила на тумбочку то дымящийся горшочек борща, то тарелку с мясом. Аво не мог припомнить, чтобы она так ухаживала за своим собственным сыном. Трудно было сказать, что означала ее забота – доброту душевную или завуалированное извинение за то, что Аво теперь вносил плату за проживание. На этом настоял отец Рубена. Принимая деньги, он говорил, что ему неприятно брать деньги у своего, при этом добавлял, что денег много не бывает.

Аво не спешил домой после работы и иногда специально делал свой путь длиннее. Как-то раз в конце октября, когда дождь не лил, а висел тонкими нитями в воздухе, он, куря одну сигарету за другой, пошел от завода к площади Кирова, обогнул самый высокий дом в городе – двенадцатиэтажный красавец со стрельчатыми окнами, напоминавшими кошачьи глаза, и двинулся дальше, поднимаясь в гору. Не заходя в деревню, шел и шел в сторону Спитака, думая о том, что, может быть, и привыкнет со временем к одиночеству и даже полюбит его. И перестанет обижаться на родителей за то, что бросили его одного, да еще в таком месте, которое он лично не выбирал для жизни.

Наконец он повернул назад. Горечь и раздражение, поселившиеся в его душе два месяца назад, никуда не делись. Снова минуя деревню, Аво вернулся в город, который, казалось, вымер. Все спали – ночь на дворе. И вдруг он увидел свет. Свет шел из окна того самого двенадцатиэтажного дома. Аво заглянул – письменный стол, за столом девушка. Девушка что-то писала, и до Аво дошло, что это Мина.

Они давно не виделись. Когда Мина вернулась из Парижа, ее вызывали на допрос в органы, кроме того, ее засыпали вопросами родители и просто любопытствующие. Аво знал, что она не имела никакого отношения к побегу Рубена, и не стал лезть с расспросами. Он не видел ее с того момента, когда она приехала из аэропорта, а не разговаривал аж с поездки на Черное море. И вот теперь, глядя на нее сквозь мутноватое стекло, он подумал, что Мина может испугаться его взгляда, как тогда, в палатке.

Он вздохнул и пошел дальше. Отошел уже шагов на тридцать, и тут услышал торопливые шаги позади.

– Может, хватит уже бегать от меня? – раздался голос Мины.

– Ты заболеешь! – встревожился Аво, увидев, что девушка стоит под дождем в одной ночной сорочке.

– Я не знала, что Рубен останется. Я бы обязательно предупредила тебя. Вы же так дружили…

Аво приподнял полу своей куртки и сказал, чтобы Мина спряталась от дождя.

– А то заболеешь, – добавил он.

Девушка шагнула к нему. Ей даже не пришлось пригибаться.

– Убери руку от подбородка, – велел Аво.

Мина убрала руку и обвила Аво за талию. Он низко наклонился и поцеловал ее. Куртка свалилась с его плеч, и их обоих обдало дождем.

– Мне жаль, что так вышло с Тиграном…

Мина прижалась к Аво лбом и некоторое время стояла неподвижно. Потом подняла на него глаза и спросила:

– Хочешь посмотреть на город с крыши моего дома?

Лифт своим воем и грохотом перебудил бы весь дом, поэтому пришлось идти по лестнице пешком. Двенадцать этажей. Намокшая от дождя рубашка Мины маячила перед глазами Аво.

Они вышли на крышу, тяжело дыша. Ветер играл с дождем, причудливо закручивая холодные нити. Обвиваемые этими нитями, Аво с Миной целовались и обещали никогда не покидать друг друга. Мина просила Аво быть осторожным, они оба смеялись, и их тела двигались в такт дождю.

Комары никогда не кусали ее, игральные кости все время выпадали в нужном сочетании – пообщавшись с Миной какое-то время, Аво стал замечать, что и его дела потихоньку налаживаются. Однажды к нему подошел Кнопка, сказал, что его временно переводят в Москву, и если Аво согласится присматривать за его кошками, то пусть себе живет в его квартире. А однажды по дороге на работу Аво нашел сторублевую купюру. Новенькая банкнота лежала себе спокойно на тротуаре. Изображенный на ней Ленин смотрел в никуда, на все сразу, будто бы в глубоком раздумье. Казалось, вождь мирового пролетариата задавался вопросом: вот сейчас Аво поднимет бумажку, сунет в карман – и на что потратит?

Да, Мина, несомненно, приносила удачу. Аво подобрал деньги и вскоре приобрел на них пластинку. Купил у фарцовщика на улице Прошяна, в машине. Пластинка называлась «Songs in the Key of Life». Фарцовщик сказал, что это лучшая музыка со времен Баха. Так что теперь Мина приходила к Аво с одолженным у сестры проигрывателем. Они играли с кошками Кнопки и кошкой Мины, которую та приносила с собой, слушали без конца Стиви Уандера, болтали о музыке, а иногда просто молчали под музыку, пригрев кошек на груди.

В своих разговорах они не касались только одного – прошлого. Говорили о семье, о браке, о детях, о том, что Мина будет вести в школе кружок по нардам, а Аво – тренировать борцов. Только однажды Мина упомянула Тиграна – она хотела сходить к его вдове, чтобы взглянуть на коллекцию игральных кубиков, про которую узнала в Париже.

– Она искала повсюду, я даже просила ее остановиться, – рассказывала Мина после своего визита. – Но, представляешь, коллекция исчезла. Невыносимо было видеть, как она с трудом наклоняется, чтобы посмотреть под кроватью.

Девушка смахнула выступившую слезинку, и Аво положил ей на голову свою лапищу.

Потом из Москвы вернулся Кнопка, и с квартиры пришлось съехать. Счастливые времена, казалось, закончились. Аво посетовал, что ему, видимо, придется вернуться обратно в дом Рубена. Но Мина спросила его, а что мешает им снять квартиру?

– Это что же, – рассмеялся Аво. – Ты мне предложение делаешь?

Мина потянулась было рукой к подбородку, но отдернула руку и прижала ее к сердцу.

– Да.

Аво попросил благословения у отца Мины, а потом заглянул к матери Рубена – не найдется ли у нее ненужного ей колечка? Та вынесла из спальни тоненькое кольцо с камушком.

– Это, конечно, не брильянт. Фианит, – пояснила она. – Но ведь правда красиво?

– Да, в самом деле! – сказал Аво и так крепко сжав кольцо в руке, что едва не погнул. – Мне так повезло, тетя, что я пользовался вашим гостеприимством, – добавил он. – Спасибо, спасибо вам!

Мина как раз любовалась кольцом, когда Аво еще раз улыбнулась удача. На этот раз это была открытка из Бейрута. На открытке была изображена огромная площадь у моря, пальмы, отели и белый автобус с красной полосой. С другой стороны корявым