Состоялась лекция и в Принстонском университете. Лекционный зала был заполнен, но присутствовало не более пятисот человек. Железнодорожная служба оказалась очень плохой. Поезд опоздал и в Принстон, опоздал — надолго — и в Нью-Йорк. Поездка оказалась утомительной.

Карл устраивал для нас вечеринки, где знакомил со своими негритянскими друзьями. Они шокировали меня своими резкими и бесцеремонными утверждениями. Особенно я запомнила голубоглазого и светловолосого негра Уолтера Уайта. Позднее он стал мужем моей приятельницы Поппи Кеннон. Присутствовал на вечеринке и Джеймс Уэлдон Джонсон. На другой такой вечеринке присутствовали супруги Нопф. Миссис Нопф посетила Гертруду в Париже, по-видимому, благодаря миссис Брэдли, литературному агенту. Тогда Миссис Нопф хотела опубликовать какое-нибудь произведение Стайн. Гертруда обещала подобрать что-нибудь и выслать ей до того, как она покинет Париж. Прошло несколько месяцев, от нее не было слышно ни слова, и Гертруда решила: «Напиши ей и попроси вернуть рукопись, чересчур долго залежалась у нее». В ответ миссис Нопф написала, что Гертруда знает, как она хотела напечатать рукопись в их фирме, но в редакции парни сказали, что не подойдет.

Состоялось бесчисленное количество званых ленчей и обедов. На одном из них Карл представил Гертруде Стайн Джорджа Гершвина и тот сыграл для нее несколько своих вещей.

Карл сделал сотни фотографий Гертруды, да и меня снимал достаточное количество раз. Процесс съемки происходил в маленькой, жаркой комнате, под ярким светом электрических ламп. Гертруда измучалась и почувствовала облегчение, когда вся процедура закончилась. Карл сделал совершенные фотографии Гертруды в ее многочисленных блузках.

Осенью 1934 года мы отправились в Чикаго, чтобы согласовать тему и место лекций Гертруды Стайн. Бобси Гудспид, с которой мы познакомились во Франции, устроила прием в своем доме. Там предстояло встретиться с лицами, ответственными за проведение лекций, особенно с Фанни Бутчер. Фанни Бутчер сказала, что не предвидит никаких трудностей и возьмет на себя заботу прояснить расписание лекций. И сделала, как обещала.

В Чикаго нам предстояло впервые увидеть постановку оперы «Четверо святых в трех актах»[74]. Мы пришли в восторг и не только из-за самого факта представления ее оперы, музыка Томсона и оформление спектакля было удивительно красивым.

Бобси Гудспид интересовалась не только живописью — она приобрела небольшого Пикассо и несколько других картин — но также музыкой и русским балетом. Муж не разделял ее интересов, поэтому, когда однажды прием затянулся допоздна, он появился в пижаме и сказал: «Пришло время вам всем отравляться по домам». Но мистер Гудспид особо интересовал Гертруду — он был одним из членов правления Университета и лидером местного отделения Республиканской партии.

Гертруда Стайн дала лекцию в Клубе Искусств, президентом которого являлась миссис Гудспид. Присутствовало множество гостей, многих мы знали лично, о других были наслышаны. Вопросы искусства интересовали присутствующих даже больше, чем сама Гертруда.

Следом миссис Гудспид устроила чаепитие, чтобы познакомить Гертруду со своими друзьями. Среди них была Хэдли Хемингуэй Моурер, первая жена Хемингуэя. Гертруда и я были крестными матерями ее сына.

Гертруда читала лекции и в Чикагском университете, президентом которого был Роберт Хатчинс, очаровательная личность, твердо знавший, чего хотел от Гертруды. И когда он предложил Гертруде встретиться со студентами в присутствии его и мистера Мортимера Адлера, она согласилась: «Почему бы и нет». «Ну, — сказал он, — ими трудно управлять, у них свои идеи, посмотрим».

Итак, одним вечером они отобрали группу студентов по собственному усмотрению. Гертруда сказала: «Поскольку мы собрались здесь, чтобы обсуждать вещи, которые интересуют именно вас, вы и задавайте мне свои вопросы. Я же предлагаю для обсуждения вопросы эпики». «А, вот это», — сказал один из них. «Да, это! — подтвердила она. — Вам необходимо иметь представление об этом и, обсуждая ваши доводы, вы услышите и мои».

Дискуссия прошла довольно оживленно, и после нее Гертруда поделилась со мной своим впечатлением. Ей показалось, будто Хатчинс и Адлер решили, что она предоставила студентам чересчур много свободы. Оба порекомендовали ей объяснить студентам, о чем думать, и помочь им сформировать свои мысли, на что она ответила: «Я всегда позволяю молодым людям формулировать свои собственные идеи самостоятельно».

По окончанию дискуссии мистер Адлер сказал Гертруде: «А сейчас отправимся на обед к мистеру Хатчинсу». Все четверо покинули место встречи и направились к дому президента университета. По дороге мистер Адлер сказал: «Мне прежде не доводилось видеть студентов, готовых беседовать с таким размахом, какого добились вы». «Они всегда склонны говорить, они любят говорить», — заметила Гертруда. «Но не с нами», — уточнил Адлер.

Миссис Хатчинс была очаровательной, очень красивой женщиной, чей дом был исключительно комфортабельным и элегантным. За обедом случилось непредвиденное: вошла служанка и обратилась к миссис Хатчинс, но так, что все слышали: «Полиция, мадам». Мистер Адлер откинулся в кресле, побагровев, и обратился к мисс Стайн: «Полиция!». На что Гертруда спокойно ответила: «Все в порядке. Это мисс Бутчер устроила для нас поездку с полицией нынешней ночью». Вошла мисс Бутчер, мы распрощались с Хатчинсами и отправились по различным местам, где полиция могла ожидать происшествий. Шла охота на преступника, которого предполагалось поймать в этот вечер, и мы должны были принимать участие в этом мероприятии.

Мы посетили несколько мест сомнительной репутации и полицейские — их было двое в небольшом автомобиле — спросили: «Мисс Стайн, куда вас отвезти? Где в Чикаго вы остановились?». Она дала им адрес семьи Гудспид, что было, естественно, в совершенно другом направлении. Когда мы туда добрались, наше приключение позабавило миссис Гудспид.

При следующей встрече мистер Хатчинс предложил Гертруде прочесть серию лекций об английском языке группе студентов, которую подобрал Торнтон Уайлдер. Среди них двое или трое особенно заинтересовали Гертруду — они впоследствии переписывались с ней. Лекции прошли довольно живо, но когда Торнтон Уайлдер предложил кое-кого из молодых людей исключить, Гертруда отмахнулась.

Мы вернулись на восточное побережье, навестили двоюродного брата Гертруды в Балтиморе. В Балтиморе вы встретились и с Фитцджеральдом. Это было накануне Рождества, он ожидал появления Зельды из хосписа. Ей позволялось на праздники быть дома. Когда она появилась, в гостиную для встречи с мамой привели и ее маленькую дочь Скотти.

Гертруда, увидев Скотти, сказала: «Извини, Скотти, у меня нет для тебя рождественского подарка, поскольку я не ожидала увидеть тебя». «А что у тебя в кармане?». Гертруда достала из кармана карандаш и мне помнится, как Скотти сказала: «Я сохраню его на память».

Зельда, выглядевшая еще милее, чем прежде, принесла несколько картин, недавно ею нарисованных, и попросила Гертруду их посмотреть. Гертруде картины понравились, и Зельда предложила выбрать одну в подарок, что Гертруда и сделала.