Насытившись, они соизволили наконец обратить на меня своё внимание.

— А сам-то ты ел? — поинтересовался отец Никодим.

— Вас ждал, — ядовито отозвался я.

— Так садись и …, — батюшка осёкся.

Завтракать было уже нечем. О, это настал час моего торжества! Без сожалений следовало пожертвовать не только завтраком, но и обедом, чтобы увидеть их лица в это дивное мгновение!

— Ты знаешь, — неуверенно, как-то почти заискивающе обратился ко мне отец Никодим, — я тут из города консервы привёз.

— Кильку в томате? Благодарю покорно.

В моих глазах сверкали слёзы благородного негодования. В это мгновение, наверное, я был прекрасен.

— Да ладно вам, — расхохоталась Настя и, подскочив ко мне, чмокнула меня в тщательно выбритую утром щёку, — вы — прелесть!

Говорю же, что я был прекрасен!

Заговорчески подмигнув мне, Настя прошептала:

— Нам надо поговорить.

— О чём вы там без меня секретничаете? — засуетился отец Никодим.

— Полегче на поворотах, отче, — хриплым басом рыкнул я на священника, не забыв при этом страшно выпучить глаза, — нам надо обсудить с девушкой маленькие интимные тайны.

Подхватив Настю под руку, я буквально выволок её на подворье, указав при этом свободной рукой Патрику, чтобы тот попридержал батюшку в доме.

— Ну-с, что вы мне хотели поведать?

— Что вы невыносимы! — огрызнулась девушка.

— Но при этом всё-таки я — прелесть, — напомнил я.

— Ладно, ладно, — сварливо согласилась Настя. — Я действительно должна рассказать вам что-то очень важное. Ночью я спала…

— Да! Вы знаете, я это тоже заметил, — восхитился я наблюдательностью моей собеседницы.

— Не перебивайте меня. Мне приснился сон. Вернее, не сон, а воспоминание. Я опять была маленькой, и мы с мамой гуляли по лесу. Здесь, в Болотове. Понимаете, я вспомнила то, что происходило на самом деле!

— Рад за вас! — рассеянно резюмировал я. — Нет ничего слаще детских воспоминаний!

— Да помолчите же, невыносимый вы человек! Это очень важное воспоминание. Я побежала по тропинке в лес, а мама остановила меня. Она сказала, что по этой тропинке ходить нельзя, потому что дорога ведёт в плохое место. Понимаете? Я уверена, она имела в виду то кладбище, которое вы ищете!

У меня отвалилась челюсть. А я-то ещё посмеивался над Настей.

— Значит, вы можете найти эту тропинку? — какой-то томительный страх заставил меня похолодеть в ожидании ответа.

Она оказалась подлинным потомком праматери Евы. Как она держала паузу, мстя мне легко и изящно за все мои иронические замечания!

— Кажется, могу, — наконец смилостивилась она, — я вспомнила.

Патрик в ужасе шарахнулся от вопля, который помимо моей воли вырвался из моей груди.

Вполне вероятно, именно так орали мои первобытные предки, когда им случайно удавалось запихнуть копьё в сердце мамонта.

Прорвавшись мимо Патрика, отец Никодим схватил меня за руку. В его глазах я увидел фальшивое участие. Очевидно, он решил, что я повредился разумом. Не в силах сдерживать распиравшие меня эмоции, я тут же поведал ему о причинах, вызвавших мой бурный восторг. Рассыпавшись в комплиментах Насте, я воспользовался случаем, чтобы отечески облобызать её.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы решили немедленно проверить полученную информацию. Я пожалел о потраченном даром утре. День уже перевалил за полдень, ne moremur!26

Наскоро собравшись, мы вышли за калитку и последовали за девушкой, которая уверенно повела нас по опушке леса в сторону видневшегося вдали поля. Поначалу меня охватило сомнение. Я уже несколько раз ходил по этой дороге, поэтому знал, что она, попетляв среди кустарника, резко сворачивает в сторону и теряется в необозримой дали гречишного поля.

Когда же мы добрались до места, где тропинка уходила от леса, я увидел то, чего раньше попросту не замечал. Она не сворачивала, а раздваивалась. В поле уходила достаточно широкая, протоптанная тропа, а в лес скользила почти незаметная тропка. Но теперь сломанные ветки кустарника и помятая крапива с видневшимися кое-где пятнами крови чётко указывали путь, по которому недавно отступал враг.

Поскуливая от нетерпения, как хороший охотничий пёс, почуявший дичь, я рванулся вперёд, оттеснив Настю, чтобы встать во главе отряда. С этим не мог согласиться Патрик. Продравшись сквозь заросли, он обошёл меня и, взяв след, повёл нас сквозь чащу.

Наше путешествие трудно было назвать приятным. Ветки хлестали по лицам. Паутина липла на наши физиономии, а ноги начали противно зудеть после неоднократного соприкосновения с на редкость ядовитой крапивой, разросшейся по краям тропинки. В зарослях ельника, где трава исчезала под мягким и плотным слоем опавших иголок, тропинка терялась. Теперь лишь тонкое чутьё Патрика позволяло нам продолжить путь, не снижая скорости.

Чем дальше мы углублялись в лес, тем тяжелее становилось двигаться вперёд. Несколько раз под ногами чавкала липкая грязь, а поднимавшийся от неё густой приторный запах указывал на опасную близость болота. Потом на нашем пути возник глубокий овраг с бегущей по камням удивительно чистой водой. Тропинка пересекала его, но не нашлось ни бревна, ни валунов, чтобы перебраться через ледяной ручей.

Я отважно пошёл вброд, однако почувствовав, как судорогой свело ногу, поспешил назад, чтобы подхватить на руки Настю. Выбравшись из воды, я не без злорадства наблюдал за подобравшим рясу священником, который, перебираясь за мной в ледяной воде, бормотал про себя что-то далеко не благостное.

Мало радости доставила нам и необходимость карабкаться вверх по крутому обрыву оврага. Тут уж моя персона доставила моим спутникам несколько весёлых минут, когда я, почти добравшись до самого верха, сполз вниз на брюхе по мокрому откосу. Даже в глазах стоявшего над обрывом Патрика я не разглядел ни тени сочувствия.

Однако даже выбравшись из оврага, мы не почувствовали облегчения. Нам пришлось продираться через бурелом, заваливший дорогу, а дальше начинался изнурительный подъём на круто уходивший вверх холм, на котором когда-то стояла деревянная церковь, расположенная у входа на небольшое кладбище. Возможно, когда-то рядом стояло небольшое сельцо.

Теперь от строений ничего не осталось, а на их месте бурно разросся лес. Не сохранилось даже могильных крестов. Лишь кое-где валялись надгробные плиты. Но лежали они не на могилах, а в стороне от них, перевёрнутые и разбитые. Однако сами холмики рыхлой земли оставались легко различимыми.

Лес покрывал старое кладбище густой тенью, поэтому захоронения лишились росшей здесь прежде травы и цветов.

Пока я переворачивал надгробия, пытаясь разобрать сделанные на них надписи, отец Никодим развил кипучую деятельность. Предусмотрительный батюшка прихватил с собой топор. Теперь, достав его из-за спины и подоткнув рясу, он выбирал среди деревьев осинки, из которых довольно споро заготавливал колья.