Об общем впечатлении от Красной Армии Бломберг писал:

«вполне удовлетворительно… Красная армия располагает превосходным солдатским материалом. Русский солдат обладает, как и ранее, отличными военными качествами, которыми он отличался в течение столетий. В высшей степени закаленный, выносливый, привыкший к физическим нагрузкам, волевой и непритязательный, он дает командованию возможность добиваться от войск поразительных результатов».

Как особо выдающиеся качества он отметил твердую внутреннюю сплоченность, прогресс, достигнутый в последние годы, стремление устранить известные недостатки и при широком использовании немецких образцов добиться производительности, соответствующей западным требованиям, усилия по созданию современных вооружений (авиация, химическое оружие), крепкую связь с народом[279].

Таким образом, к 1933 г. в германском Генштабе был накоплен достаточно обширный материал об РККА, полученный за период рапалльского сотрудничества.

Советская сторона также последовательно решала задачи легальной разведки. Всем офицерам, выезжавшим на маневры в Германию, стажировавшимся в Академии немецкого Генштаба или участвовавшим в проведении исследований на совместных предприятиях на территории СССР, вменялось в обязанность изучение военного потенциала страны-партнера, тенденций ее военного развития и социально-политической обстановки. Перед Уборевичем, стажировавшимся в генштабе Германии 13 месяцев, нарком обороны Ворошилов поставил конкретные задачи:

«Штаб послал Вам задание. Я дополнительно прошу Вас собрать материал по следующим вопросам:

1. Взаимодействие родов войск, а также сухопутной армии и флота. Вам известно, что немцы критиковали, и не без основания, наши одесские маневры[280], особенно совместные действия с флотом. Надо изучить постановку этого дела у немцев.

2. Организация, вооружение и применение кавалерии в бою. Мы знаем приблизительно взгляды немцев на конницу. Надо детально изучить, как они думают оперировать конницей на восточных театрах – наших условиях (скажем, в Польше). Вообще, надо по возможности основательно исследовать этот вопрос.

3. Об укрепленных районах. Как немцы к ним относятся, как думают их организовать. Вы помните, что снос укреплений в Восточной Пруссии (по требованию союзной комиссии) вызвал бурные протесты Р. В. (рейхсвера. – Ю. К.)

4. Организация тылов и снабжение в мирное и военное время. Надо изучить методы войскового снабжения, а также постановку этого дела в государственном масштабе (как немцы думают мобилизовать промышленность, с[ельское] хозяйство и т. д.)

5. Изучите быт немецкой армии. Мы имеем уставы, но не знаем, как живет немецкая армия и ее солдаты»[281].

Помимо профессиональных задач по изучению рейхсвера, советским офицерам ставились также и этические.

«Я хочу обратить Ваше внимание на еще одно обстоятельство, – инструктировал Ворошилов. – Конечно, иногда поужинать с немцами необходимо, но число всяких раутов и обедов надо свести к минимуму. Об этом есть твердое решение инстанции. Вы должны демонстрировать немцам облик нашего командира-коммуниста»[282].

Помимо сугубо военной разведывательной информации, накапливавшейся обеими сторонами, серьезное значение имели и «неформальные» наблюдения немецких военных, живших в СССР и работавших на совместных военных предприятиях. Они легли в основу зарождавшегося тогда «остфоршунга» – изучения востока, игравшего существенную политическую роль после прихода к власти Гитлера, сделавшего «остфоршунг» одним из опорных пунктов своей антироссийской пропаганды и «пути на восток».

В докладах немецких военных в Генштаб описанию «русской картины мира» придавалось порой не меньшее значение, чем собственно военно-профессиональной стороне поездки. Типичным по построению и подробности является отчет подполковника Вильберга и ротмистра Ешонека о поездке в Москву и Липецк в 1926 г.

Авторы документа делают следующие выводы. Москва стала лучше, вновь построены большие здания, развился транспорт. Тем не менее, общее впечатление разочаровывающее. Для трехлетних «планомерных» работ достигнутый прогресс в столице крайне ограничен. Вне Москвы это ощущение усиливается – насчитывающий 23 тыс. жителей Липецк «производит впечатление полностью запущенного, предельно убогого города. Ни о каком-либо строительстве, о какой-либо заботе государства нет и речи. Брошенные и разрушившиеся дома, замусоренные улицы, убого одетые люди и нищие. Наиболее сильным это впечатление становится, когда при пересечении финской границы севернее Ленинграда попадаешь в страну с образцовым порядком и чистотой»[283].

Текст отчета изобилует описанием сугубо бытовых подробностей.

«Два раза в год мы приглашались к русскому коменданту: на летний праздник под открытым небом, на опушке леса и зимой на «круговую чарку» в «русском бараке», откуда многие уходили качаясь. Кофе «Мокко» и коньяк были гораздо опаснее русской водки. Взаимоотношения с нашими партнерами были хорошими, и если русский сотрудник принимал участие на многих этапах периода испытаний немецкого коллеги, могли возникнуть дружеские отношения. Политических тем не касались обе стороны, этим обеспечивался мир. Русская заинтересованность в нашей работе была на первом месте, мы среди прочих принимали генерала Тухачевского и генерала Фишмана, который якобы изучал химию в Неаполе»[284].

Звучат даже нотки ностальгии – при воспоминаниях о русских праздниках. Текст в этом разделе отчета – скорее эссе, нежели военный доклад.

«Рождество было большим событием периода испытаний. Украшенная елка, на каждом месте любовно накрытого праздничного стола – кухонные тарелки со сдобной аппетитной выпечкой, наряженные русские девушки в своих лучших гражданских одеждах, – все создавало праздничную картину. Лишь раз в году приходил близкий нам мир в это совершенно иным образом сложившееся окружение. Советская молодежь была давно насильственно отделена от религии. Но теперь, побежденные волшебством этого события, глаза девушек увлажнялись. Что-то совершенно новое для них, известное только их родителям, внезапно трогало их, они укутывались в теплое пальто, задумчивость овладевала нами всеми»[285].

Бломберг, смещенный перед Второй мировой войной со всех постов, также оставил в мемуарах колоритные наблюдения о «русской жизни». Они были сделаны им во время инспекционных поездок по России. И выводы немецкого военачальника, стоявшего у истоков советско-германского сотрудничества, а затем – строительства гитлеровского вермахта[286], интересны в социально-политическом аспекте: они дают впечатление о «подлинной» жизни людей государства-партнера.

«Народ, передвигающийся на поездах и на пароходах, мало кого заботил. Днями толкались они на вокзалах и пристанях в ожидании, когда в переполненных поездах или пароходах обнаружится свободное место. Нужно было наблюдать эту сидящую на корточках массу с одеялами, матрацами, котелками и припасами, чтобы узнать в русских азиатский народ… Поскольку европейски-ориентированный господствующий слой был вычищен, все вернулось к первоначальному состоянию орды.

Мы видели множество крестьян, которые еще тогда могли сидеть перед иконой Богоматери на Красной площади, и городской пролетариат, которому не пристало так себя вести, ибо он стал господствующим классом. В театре мы смотрели прекрасный балет, искусно исполненный и наполненный красной чепухой. Театральная публика выглядела мелкобуржуазно. Я сомневаюсь, чтобы среди зрителей находились рабочие. Мы посетили также рабочую коммуну, квартиры в которой не оставляли желать лучшего. Сопровождающий меня знаток России сказал, что нам покажут только тщательно просеянные исключения… Русский всегда хочет разделить содержание своего узелка с ближним. Чувство коллективизма у них врожденное. Большевизм ленинско-сталинского типа долго существовать может только в России»[287].