* * *

Дима-полицейский наконец-то сломал ногу, а Женя вернулся. Все это произошло в один день, так что мы, как папаша Пантагрюэля, даже и не знали, плакать нам или смеяться. Тем более что вопрос «плакать» не стоял. Дима долго шел к тому, чтобы сломать себе что-нибудь. И пришел! Работал невнимательно, все время спотыкался. Это оттого, что мысли его – далеко. Где-то в Молдавии. Или в мифической Канаде, где Дима должен разбогатеть. То и дело рассказывал нам про лифтеров, которые 90 долларов в час получают. И подворовывают! Кроме того, у Димы есть знакомый румын, который днем учится на курсах французского языка, а ночами убирает в офисах. Пять, семь офисов… Вот тебе и сотня за ночь. Вдобавок он отправил бабу убирать офисы. Дети румына убирали офисы. Теща и тесть румына убирали офисы. Семья озолотилась! Стоило румыну встать на колени перед унитазом, чтобы прочистить ком дерьма, там застрявший, как оно превращалось в золото. Румын прядал ослиными ушами, вынимал слиток из толчка и шел дальше. Вот что знал Дима. Твердо знал! Конечно, все это чушь… Типичная иммигрантская сказочка. Каждый, кто хоть раз пробовал работать ночью, знает, что это такое. Жизнь в сумерках! Ночью на автомате моешь чашки, пылесосишь ковролин, драишь окна и наматываешь на пластиковые крутилки бумагу, чтобы квакам удобно задницы свои подтирать. Утром спишь в метро… автобусе. Просыпаешься в постели, сам не знаешь, как там оказался. Открываешь глаза, а на улице ночь уже. Фонари… Значит, пора вставать! Два-три дня, и человек превращается в кусок плазмы. Плевок! Все это знали. Дима это тоже знал, потому что пробовал убирать по ночам. Но упорно твердил нам историю про румына. Думаю, ему просто нужно было что-то, чтобы уцепиться, держаться… Он уже понял, что ставка сделана не на тот цвет. Что в Молдавии он, коррумпированный полицейский с тремя магазинами по приему металлов, жил в десятки раз лучше. О, магазины! Замкнутый процесс, беспрерывное производство. Дима посадил на кассу жену и верных людей. Те принимали медь, олово, сталь… Молдаване несли рельсы, телеграфные столбы, крали по ночам провода электростанций. Все перепродавалось. Дорого! На следующий день Дима арестовывал похитителей. Те откупались от суда деньгами, полученными за воровство электропередач. Занимали еще, чтобы откупиться и от судьи. А раз так, нужны деньги. А где их искать? Украсть люки от канализации. Сдать в магазины Димы чугун на вес! Так и жили! Вся Молдавия так жила, и Дима жил. Катался, как сыр в масле. Пал жертвой мифа про Канаду… процветающую… Опять же, его очень беспокоили русские. Спать ему не давали! Дима считал, что русские расстреляли семью Чаушеску, потому что слишком уж хорошо Румыния в конце 80-х жила. Русские мешали ему жить в Кишиневе. А вот в Канаде все прошло! В Канаде оказалось не до русских! Здесь своих козлов полно: проклятых канадцев, сволочей франкоговорящих, выблядков… Потомство ссыльных и проституток! Я запомнил это, как пароль. Можно подумать, все молдаване, о которых я с утра до вечера слышал, представляли аристократические роды… Внуки князей, бояр и певиц Оперного театра Вены. Но молдаване вообще народ злословный. Я знаю! Я же сам из Молдавии! Но это не единственный недостаток Димы, увы. Он ходил не глядя, вот что хуже. Если он нес диван, то не убирал руки под него, когда проходил в дверь. Не оборачивался назад со стиральной машинкой на плечах. Не контролировал положение ступни, поднимаясь по лестнице. А ведь грузчик должен быть осторожен, как проводник караванов в Афганистане. Чуть зазевался, и уже раз – глаза не закрываются, тело остыло, и только грифы над ущельем кружат. Ждут, значит, пока прокиснешь! Чтобы твердым не подавиться! Я часто спрашивал Диму, почему он, кстати, не поехал в Афганистан. Или в Африку какую-то. Эти же дурачки там только и делают, что убивают друг друга. Делят золото, алмазы… Наемники нужны постоянно! А он, Дима, практически военный человек. Учился в полицейской академии в Яссах… танцевал стриптиз в Бухаресте. Ну пока в академии учился. Короче, военная косточка. Но Дима, как и подавляющее большинство людей в форме, трусил. Воевать не хотел. А вот я бы подался, всерьез мечтал об этом. Жаль, без гражданства не брали… Поплыть куда-то в Африку, убить пару десятков местных, заработать как следует… Опять же, можно погибнуть. Раз-два. Так просто. Тебя просто нет. Страховка – семье, а тебе – путешествие к звездам. На одной из них сидит Маленький Принц и лелеет розу. Отчего-то у него лицо моего сына. А роза – вылитая дочь. Я бы врос в их планету уродливым баобабом и никогда уже больше не отпускал. Мы бы кружились в черной пустоте, в блестках звезд, как я кружил их когда-то. В прошлой жизни. Когда хватал за руки и раскручивал на траве в парке, у чертова колеса, звенящих бубенцами лошадок детских каруселей, под тополями… Хватит! Все это морок! Так ноги и ломаешь! Задумался на минуточку, вспомнил что-то… Идешь, как блаженный, с улыбочкой… Вот и попал! В такие моменты никто тебя не тревожит, не зовет. Все знают: грузчик поплыл. Он уже не жилец. Доходяга в ГУЛАГе. Утратил волю, силы. В этот-то момент нога и трещит. Раз-два. Димина – просто крякнула. Будто утка над «дюплексом» пролетела. Кряк. И вот уже Дима садится на здоровой ноге, словно фигуристка в кошмарном сне – кружится, почему-то на пыльных одеялах посреди узкой лестницы, а не посреди катка под музыку вальса, испуганно матерясь. Кровь, белая кость, тяжелое дыхание сквозь зубы. К счастью, рядом с ним – я. Было кому позвонить в «Скорую», объяснить ситуацию. Молдаване… хваленые лингвисты, только жались смущенно по стенам вдалеке. Им не до языка! Они тут дело делают! Когда «Скорая» приехала, Дима благополучно упал в обморок, так что мы загрузили его в машину и дали неправильный адрес жительства. Это чтобы чек на лечение домой не прислали! И имя дали чуть другое… и фамилию… Ищи-свищи потом Диму, Министерство здравоохранения Квебека! Конечно, рабочей страховки у него нет. Он вообще не существовал. Как и все мы. Работали нелегально. Можно, конечно, требовать чего-то, но в таком случае тебя ведь просто заменят на какого-нибудь свежего дурачка… Дима этого не хотел. Ему деньги нужны… Как всем нам! Так что он задумался о своих бедах… что-то опять такое с женой, а может, с тещей… и нога его сломалась. Разлетелась, как карточный домик. Хозяин, Игорь, очень сокрушался по этому поводу. Ая-яй! Как нехорошо, ребятки! Ну что же делать… Закончим перевозку сегодня? Ясное дело! Мы набросили одеяло на кровавое пятно, оставшееся после Димы, – и продолжили брести по темной лестнице. Караван задумчивых странных верблюдов с деревянными горбами из «Икеи». Правда, сил плевать не было. Попить-то не дали! И не только. В туалет тоже не пустили. В тот день работали мы у арабов. А это всегда – Путин то, Путин сё. Брат, скажи мне, ты за Путин или против, да? Если да, а, на, я тебе на чай дать! На чай, конечно, не давали, потому что арабы на чай не дают. Зато много болтовни про Ближний Восток, проклятых американцев, и, разумеется, – Путин. В то время как раз русские начали на Сирию бомбы сбрасывать. Мне, в принципе, все равно. Единственное, я очень рассчитывал… ну как русский… на свою долю в военной операции. Скажем, одна бомба из тех, что запускались… чтобы досталась мне. Я бы ее продал, даже Диме-полицейскому бы в Молдавию отвез, в магазин по приему цветных металлов. И зажил бы себе спокойно… у Днестра. Днестр, наш узкий и маленький Сен-Лоран. По утрам бы писал, днем прогуливался у воды. Ловил трели соловьев в кустах, сбивал бы палкой звон бубенцов с овец над холмами. Бездельничал! Вот на что я рассчитывал, окажись у меня одна русская бомба в руках. Но мне бомбы не положено! Все они полетели на головы каким-то кретинам, которые перед камерами резали чьи-то головы. Или не на них. Я не интересовался. Я давно уже не смотрел телевизор. Он, как современное кино, перестал транслировать реальность. Студия, просто студия… Но арабам я, конечно, про Путина заливал. Подчеркивал сходство имени. Я ведь тоже Владимир Владимирович! Иногда это действовало, и мы получали десять долларов на пятерых. Расходились, сплевывая. Не от брезгливости! Просто в доме у араба – даже если он очень богат – всегда грязно… Всегда много пыли… шерсти… Отплевываешься, как кот, который себе сраку вылизал! Мы и были такими котами! Единственное, сраки-то мы лизали чужие. Тот араб, у которого на лестнице Дима сломал ногу (позже мы выяснили причину – это идиотка-жена араба несла зачем-то бутылку с водой, пролила) не пускал нас в туалет. Категорично! Путин ему, значит, брат, а отлить мы в его туалете не могли, хотя и работали у него четырнадцать часов кряду. Не по законам. Не по мусульманским законам… Но по Сирии давайте, херачьте! Меня все это изрядно взбесило. Сначала Дима, потом туалет. Я сказал арабу, что лично позвоню Путину. Попрошу того захерачить одну ракету не в Сирию, а в Монреаль. В квартиру его… Саида… ибн-Саламида… сладкого, как халва, с черными губами и синими деснами, маслянистыми глазами и чересчур оттопыренными ушами. Да, я уже не выбирал выражений! Выступал, как настоящий расист! Сэм меня поддерживал. Ему, бедняге, тоже досталось. Он же негр, а арабы негров за людей не считают. Черная слизь булькает под ногами. Вот что такое негр для араба. Так что мы хотя бы в квартиру могли зайти, а Сэм должен был принимать от нас вещи – строго завернутые, чтобы руками не касался – за порогом. Вот такое братство! Пугал я араба, пугал, но нервы у него оказались крепкие. Так и не пустил нас в туалет. Пришлось отливать по очереди на колесо грузовика. Все бы ничего, но происходило это в городе, средь бела дня. Приехала полиция. Здоровые жлобы в форме, с бронежилетами, двадцать штук. Мигалки, мегафоны. Так мол и так, руки за голову, легли на землю. Мы бы и рады, да мы же на нее отливали только что. Но делать нечего! Из-за машин уже начали постреливать, появились вертолеты… огоньки… Ба, да это же камеры! Телевидение! Так что мы покорно легли на землю. Нас обыскали, выписали штрафы на имена, которые мы назвали – и тут уже не повезло не то чьему-то домовладельцу, не то просто бедолаге Смиту, – и позволили продолжить работу. Сладкий хозяин шнырял крысой, спрашивал, как там Путин. Уважают ли его, любят ли его в России так, как любят они, представители свободного арабского мира? От болтовни его мы совсем обессилели, пришлось даже пятиминутную паузу брать. Это его возмутило. Пять минут отдыха на пятнадцать часов работы? Мы что, не русские?! Он думал, русские – это такие крепкие ребята. Всем чертям назло! Ах, вай… Так что пришлось подналечь. А когда мы уже закончили и разгрузили полностью набитый грузовик, хозяин отозвал нас в сторону и, загадочно улыбаясь, сказал, что совсем забыл о подвале. У него тут маленький подвальчик… Совсем маленький! Он клялся в этом Аллахом! Матерью клялся, и детьми, и женой. Жену, кстати, мы бы трахнули. Если бы силы остались. Симпатичная идиотка лет тридцати… с глазами навыкате… Как все арабки, она занималась тем, что бросала нам под ноги коробки. Особенно часто, когда мы шли со стиральной машинкой или шкафом на двоих. Еще мы перенесли ей беговую дорожку. Конечно, без дополнительной платы! Это же совсем легко… двести килограммов всего. Дорожка жене клиента не нужна. Девка еще не расползлась, хотя близка была. Но пока… Крутила задницей и так и этак. Я, глядя на нее, рассказал Богдану и парочке молдаван, чьи имена и не запоминал уже, про историю с француженкой. Дело в том, что мошенник-Игорь продал нас не глядя. Подписал контракт и на подвал. А это – еще часов десять работы. Ведь он, маленький такой, оказался примерно с половину дома. И выносить из него наверх – по узкой винтовой монреальской лестнице из скользкого металла – предстояло сотни три коробок и мебели на пять квартир. Время поговорить было! Работа грузчика вообще – единственное, что в нынешнем механизированном мире предоставляет возможность свободной беседы… оживленной дискуссии… на свежем воздухе… под открытым небом… Аристотель в наши дни открыл бы свою Академию как компанию по перевозкам. Но об этом я коллегам рассказывать не стал. Они не знали греков по фамилии Аристотель. Они Пандопополуса знали – тот продавал вино по два доллара за литр в старой мастерской по ремонту машин – а вот Аристотеля нет. Ну и кто ему виноват? Сам не справился! Так вот, француженка. Молодая, красивая блондинка… В обтягивающих штанах, как они тут в Монреале носят. Когда она открыла нам дверь, лицо у нее было заплаканное. Ходила молча по дому да показывала, что нужно будет увезти на склад… на хранение… Нет, это не мадам… Это все месье… Тот, нахмуренный, сидел в углу, писал эсэмэски… Богдан, сколько мы с ним работали, всегда говорил мне, что у меня излишне интеллигентное лицо. Думаю, это неправда. Но оно задумчивое, факт. Так что именно меня француженка – я понял, что она не местная, уж очень человечное лицо… – отзывает в сторону. Плача, делится. Ее мужик – настоящий подонок. Ушел от нее к 20-летней. А ей, простите, сколько? Сорок! Но это неправда! Мадам великолепно выглядит, что за бред. Двадцать, двадцать два максимум! Француженка улыбается сквозь слезы… Великий народ! Всегда держат марку. Стиль! Француженка в состоянии оценить комплимент, даже если ее к гильотине ведут. Она не вызывает из-за него полицию нравов, не обвиняет тебя в сексуальной агрессии. Она улыбалась сквозь слезы… кусала губы… просила меня то остановиться, то сказать ей что-то. Ты лучше всех, говорил я искренне, потому что обязан был верить в это. Конечно, я уже скакал на ней спустя три часа после того, как мы отгрузили ее вещи и я вернулся. Случайно якобы. Попросил попить и руки помыть. Напарников отправил самих. Вздохнул свободно! Это были два украинских дебила. Оба из Харькова! Один был за войну на Донбассе, другой – против. И оба – упрямые, тупые кретины, за десять центов готовые друг друга удавить и сами удавиться. Тот, который симпатизировал Востоку, носил шорты, треснувшие на яйцах – от ширинки до копчика… вот так!.. ничего не стеснялся! ездил так в метро, – и постоянно спрашивал, на какое отделение технической школы ему поступить. То ли мастер по ремонту ночных горшков, то ли специалист по откачке дерьма из раковин. Много платят! Но если ремонтировать горшки… скорее дадут гражданство! Он ел каждые два часа. Но если ели другие, он ел чаще, потому что всегда садился возле тех, кто ест, и поддерживал с ними непринужденную беседу. Проще было откупиться. Мы и откупались. Своей едой Андрейка – именно так, на украинский лад – предпочитал не делиться. Ну и ладно. Ей можно подаваться, уж очень жадным он был. Отсчитывал центы… брал кофе с собой, а не покупал его в «Тим Хортоне». Аж доллар экономишь! Андрейка обожал говорить о себе, о своих планах и перспективах в Канаде. Носить вещи он не любил, просто становился поодаль от клиента и перекидывался с ним шуточками, прибауточками. Не отзывался на призывы войти в страп, понести что-то. Совсем не таким был Антошка. Тот не работал под дурачка, был для этого чересчур злым. Все-таки для игры в Швейка нужно хоть какое-то… минимальное, что ли, благодушие. Антошка был зол. Невероятно! Особенно – из-за русской оккупации административных районов востока Украины. Так и говорил! Мы часами слушали его пространные монологи про оккупацию, русскую армию, как бравые украинские солдаты остановили ее на подступах к… Парень жил в атмосфере фильмов позднего СССР про Вторую мировую войну. В его мозгу мигали лампочки пультов, звенели телефоны специальной связи, читали доклады генералы, щелкали сапогами полковники, стремительно передвигались по карте черные и красные стрелки. И надо всем этим раздавались торжественные звуки песни про журавлей обосравшегося от напряжения певца Козбона. Вот как жил Антошка! Само собой, на Украину – его ужасно бесило это «на»… в, в, только в Украину!.. – он не собирался. Там опасно, могли убить. Антошка останавливал русскую армию здесь, в Монреале. Носил, понимаешь, мебель. Ужасно пугал этим оккупантов. С Андрюшкой они частенько проводили свои споры – настоящие религиозные диспуты – до белого каления друг друга доводили. Настоящие украинцы! Упрямые, как два барана. Стоят на мосту и не шевелятся. Я в такие моменты старался их обходить. Само собой, как люди, чьи мозги раскисли, ничем настоящим – литература, манда, жизнь, путешествие в себя, – они не интересовались. Так что я с облегчением отправил их на базу. Даже чаевые им отдал! Тринадцать долларов, по четыре на брата. Но с учетом обстоятельств… по шесть с половиной на каждого! Ребята плакали, прощаясь со мной. Само собой, у каждого оказалось по пятьдесят центов, чтобы поделить доллар. У Антошки новее… Еще бы! Он уже давно жил в Канаде. История успеха! Так, сверкнув полтинничком при разделе чаевых, они и уехали на тарахтящем грузовичке, а я вернулся в дом. Там уже не сидел в углу этот con[73], который так раздражал мадам своим присутствием. Я напомнил ей, как она красива. Попросил бутылку пива, сказал, что все будет хорошо, что мне кажется, ей нужен кто-то, с кем бы она могла поговорить… если я ошибаюсь, она скажет, и я уйду. Просто поговорить. Само собой, она меня в спальню сама втащила. Женщины! Сегодня ее бросили, и она убивается… головой о стенку колотится… а уже на следующий день раздвигает ноги перед незнакомцем. Собственно, почему нет? Я трахнул Анни – она сказала, что родом из Бретани, а я рассказал ей про выставку книг в Сент-Мало… белые паруса… зелень моря в синем зеркале небес… Сент-Мало!.. Жак Картье – идиот, ведь только идиот может покинуть такое место сам, по доброй воле… Я говорил ей, какое у нее красивое лицо и великолепное, зрелое тело. На вид ей было не больше двадцати пяти, а раздетая она соответствовала тридцати. Так что я и в самом деле не понимал, чего это она так расстроилась из-за какого-то дебила с непременной бородой и взглядом озорного дебила – настоящий франкоканадец! – неужто из-за того, что парню на пять лет меньше, чем ей? Так и мне меньше! И вот я тут, скачу между ее ляжек, и она только и делает, что по моей заднице когтями водит. Снимает стружку! Совсем как зубами с члена, когда слюни по нему пускает. Оттрахала меня Анни задорно. Все почему?.. Женщины, в отличие от золотых рыбок, кошек, свинок, хомячков, канареек и прочей живности, в самом деле чувствуют мир… планету… И нас, убожеств, они чувствуют. Говоря «убожество», я говорю о мужчине. По сравнению с женщиной любой, даже самый чувствительный и лучший мужчина – как я, например, – просто автомобиль из дерева рядом с космическим кораблем. Так что не нужно врать женщине. Если уж играешь, вживайся в роль. Я вжился. Я верил в то, что говорил Анни. Про возраст, внешность. И она чувствовала, что я верю в то, что говорю. Будь у меня хоть одно сомнение, она бы его кожей ощутила. Откусила бы мне яйца! Но я предельно честен, и она отблагодарила меня как следует. Мяла мне задницу, будто арабка – тесто на лепешку! Это, кстати, пошло на пользу. Грузчики много ходят по ступенькам, поэтому нам следует разминать ягодицы. Восстанавливать кровоток! Анни помогла мне это сделать, так что храни, боже, Бретань. И блинчики ее, и сладости, и полосатые, как тельняшка, флаги. Да здравствуют молочной белизны зубы… дойное вымя… ляжки, белесые, словно туман над Бретонью. Боже, благослови Анни! Так я выкрикнул перед тем, как она меня дожала и все свои запасы нефти я ей в глотку слил. Било и било. Словно водохранилище Гувера прорвало! Еле успел вынуть, когда все кончилось… Выдернуть! Иначе проглотила бы все, член мой сожрала бы. Уходил я от нее опустошенный, задумчивый. Еле сил хватило, чтобы выспаться. Это, конечно, не получилось. Чем больше взял, тем больше хочется, так что я ночью проснулся от того, что обшариваю тело жены… обнюхиваю… трогаю… Она ответила взаимностью. Слились, как две тени. А потом побледнели. Рассвело. В шесть утра меня уже ждали на парковке, а оттуда мы попали сюда, к арабам. Дима сломал ногу и попал в больницу, а у нас оказался еще и подвал. Так что мы ждали подкрепления. Пока таскали коробки, позвонил Дима. Благодарил. Сказал, что в больнице очнулся на операционном столе. Медсестра спрашивала имя, фамилию. Он, конечно, врал, каждый раз говорил разное. Они понимали, что он платить не хочет. А он понимал, что они хотят, чтобы он заплатил. Рабочий инцидент во всеобщую медицинскую страховку Квебека не входит. В нее вообще ничего не входит, кроме профилактического осмотра врача раз в год. Курим, пьем? На сон жалуемся? До свидания, следующий! Это – бесплатная медицина Квебека. Остальное – за деньги. У Димы их не было. А если бы и оказались, он бы платить не стал. Так что Дима представился Никитой. Потом – когда ему дали наркоз – Василием. Иваном. Саидом. Аль-Молдави. Наконец, Мойшей. На последнее обиделся врач-анестезиолог, который оказался еврей… Малому показалось, что Дима над ним издевается. Он велел обождать. Диму бросили в коридор, он там пролежал часа три. Мимо бродили медсестры-тайки. Маленькие, зеленые из-за своих халатиков, сновали туда-сюда гномиками. Наконец Диму простили. Завезли в операционную. Дали веселящего газа. Дима стал петь песни про Катюшу, танкистов, про румынов, переходящих Прут. Он же бессарабец! В голове у него поэтому каша… каша из дерьма и блевотины… Произнес политическую речь. Про Россию, Румынию, оккупацию, Путина. Слава богу, говорил он все это по-румынски, которого, конечно, никто не знал. Но слово «жид» анестезиолог распознал и отомстил еще раз – дал газа меньше, так что Дима чувствовал, как его режут. Всякий раз, когда скальпель задевал что-то… этакое… и Дима выгибался от боли, над ним склонялась сотрудница à la clientèle[74] госпиталя и спрашивала: так как зовут вас?.. адрес… телефон… Дима держался! Абн Ид Саид… нет, Георгий… кажется, Николай… хотя запишите Ниной! Адреса давал разные, телефоны. Так и не выпытали у него ничего. Ищи-свищи потом Диму! Он все это рассказывал мне, уходя от госпиталя после наркоза и с гипсом на ноге. Ковылял, как Терминатор. Отстреливался. Само собой, за ним гнались. Но Дима просто оттолкнул велосипедиста какого-то. Тот упал… Дима схватил руль, дернул на себя, сел и покатил одной ногой. Он и сейчас катит! Я слышал в трубке стрельбу, крики… Оставалось пожелать Диме удачи. Он спросил, не нужны ли нам еще помощники. Он ведь уже в строю! Ему очень нужны деньги… Скажем, долларов сто. Он бы мог работать всю ночь, а утром пойти на занятия по французскому. Там выспаться… Увы, Дима был совершенно непригоден. Пришлось врать, что все закончено. Тем более что подмога подоспела. И это оказался Женя! Наш маленький, улыбчивый Женя. Фальшивый казах, покоритель женских сердец… Едва он появился на лестнице, на самом верху ее забрезжил свет. Жена араба появилась с подносом с чашечками кофе… пахлавой… еще какими-то сладостями. Сучка явно потекла. Женя улыбнулся ей, снял с себя майку. Жена клиента прислонилась к стене. Стала кончать, вздрагивая всем телом. Мы тактично делали вид, что не замечаем, проходили мимо с коробками в руках. Отвернувшись. Женя, подвигав бровями, достал телефон и стал отсылать СМС. Набирать правой рукой. Работал левой. Ничего не изменилось! Он наверняка и дрочил левой рукой, пока правой строчил послания своим возлюбленным. Кстати, где она, его гречанка? Что случилось на Корфу? Женя – наш юркий Цезарь – работая и отсылая СМС-ки, стал рассказывать.