не на самый верх, а на середину каната, было в самом деле не так страшно.

— Давай, Бэмби, — продолжал настаивать Бодров. — Это всего лишь канат. Он будет в программе точно. Надо забраться и спуститься вниз. Я постелю тебе маты и буду контролировать здесь.

Парень в самом деле настелил маты под канат, пока я растерянно топталась на месте.

— Лезь, Агния, — сказал он мне. — До середины хотя бы. Ну или сколько сегодня осилишь. И вот тебе приятная новость: после каната мы расстанемся.

Услышав это, я тут же уцепилась за канат. Я готова наступить себе на горло, лишь бы уже закончилось это дурацкое занятие!

Но страшно жутко… Стараясь не смотреть наверх, я обхватила руками и ногами канат и попыталась поползти вверх. Сначала было не так страшно, но потом канат вдруг стало трясти и качать так, что я остановилась и просто онемела от ужаса.

— Мамочка… — тихо заплакала я, цепляясь изо всех сил за канат, который продолжало качать. Но их оставалась всё меньше.

Даня что-то говорил мне внизу, но я не слышала ничего. А когда глянула вниз, поняла, как он далеко от меня, на какой я высоте, то от страха пальцы сами собой просто разжали канат!

Я полетела вниз, испытывая просто огромный ужас, но внизу меня умудрился поймать Даня. От моего веса он не устоял на ногах, и мы оба завалилась на маты, и парень оказался прямо на мне, придавил меня. Конечно, всем весом он не завалился, сумел сгруппировать мышцы, но всё равно упал прямо на меня!

Его лицо оказалось так близко, что вместо страха появились какие-то другие ощущения. Я смотрела в его глаза и время словно остановилось. А он смотрел на меня. На губы, потом опять в глаза. Его жар тела я отлично ощущала. Мы оказались в такой позе, словно не свалились случайно, а просто парень с девушкой легли и обнимаются… Ноги-руки переплелись…

Эта двусмысленная поза меня очень смутила. Но Даня не торопился вставать.

— Ты всё-таки дура, Кострова, — сказал он с хрипотцой в голосе мне в губы, как-то странно к ним приближаясь, словно желал понюхать их или разглядеть чёрточки. — Я же тебе кричал, как надо спускаться… А ты… Не слышала… ничего.

Это было обидно услышать. Я как будто даже очнулась от странного оцепенения из-за близости Дани.

— Может, ты всё-таки встанешь с меня? — спросила я, снова куда-то провалившись во взгляде его карих глаз. А у него есть зелёные прожилки на радужке…

— Тебе надо — ты и вставай, — ответил он и потянулся сам к моим губам.

Кислород словно перестал поступать в лёгкие, сердце стало отбивать такую дробь в груди, что мне аж плохо стало. Я отвернула от него голову, не давая себя поцеловать, и хватала ртом воздух. Он замер возле моего уха.

Лицо парня стало тут же суровым. Желваки так и ходили ходуном, я видела, когда осторожно повернулась к нему. Он вскочил на ноги, бросив меня валяться на матах дальше, молча развернулся и ушёл в мужскую раздевалку.

Я села и мелко дрожала. Что это было?

30.

Он хотел меня поцеловать? Меня? Я что — сплю? Просто так хотел поцелуя? Не в качестве игры какой-то, не как ещё одно дурацкое желание?

Его глаза красноречивее слов говорили, что хотел.

Но зачем? Как такое возможно?

Я же Бэмби, тормоз, рохля или как там он ещё меня называл…

Для чего ему целовать такую?

Неужели вопреки его словам в душе он испытывает нечто совершенно противоположное?

Ведь мы не имеем желания поцеловать того, кто нам не нравится…

Значит, я ему…

Да нет, глупости какие-то! Я даже потрясла головой, чтобы прогнать эту чушь из мыслей.

Такого точно быть не может. Не знаю, что задумал Бодров, но поцелуев после всего этого я с ним не хочу.

Точнее… Хочу. Стыдно себе в этом признаваться, но хочу.

Только не дамся. Такому как он — нет.

Пусть сначала научиться разговаривать нормально и перестанет глумиться, извинится за всё, что уже успел натворить, и тогда, может быть, я и подумаю, ответить ли ему.

Ишь какой! Не дождёшься ты, Бодров!

Но от мысли, что Даня хотел поцелуя, и уже не в первый раз, меня бросало в дрожь снова и снова.

Кое-как я собралась, заставила себя встать с матов и отправиться переодеваться.

Нужно постараться забыть об этом и отвлечься. Поеду домой, пообедаю, может быть, позвоню однокласснице из прошлой моей школы Юльке и позову её в парк на колесо обозрения. Куплю себе там сладкой ваты и заем эту дурацкую горечь в груди. Не знаю, когда Даня ушёл, но даже когда я пришла в себя и переоделась в женской раздевалке, то не встретилась с ним в зале, чему была очень рада. Даже и не знала, как встретиться с ним после этого всего…

Я с облегчением вздохнула, когда поняла, что в зале пусто, и без препятствий вышла.

По пути до самого дома из школы мне тоже не встретился никто особенный.

Пока ехала в автобусе всё думала о том, что произошло. Руки дрожали от воспоминаний. Как будто его тепло, запах, лицо, всё ещё были рядом.

И поделиться не с кем, что я им расскажу?

Надо мной прикалывается один парень, мне обидно, но при этом он мне всё равно почему-то нравится и я хочу, чтобы он меня поцеловал?

Глупость же. Лучше уж молчать… Я и сама до конца не понимала, что происходит и что творится в моей душе.

Дед встретил меня, накормил обедом. Расспрашивал всё о школе.

— Как день прошёл?

— Нормально, — ответила я, убирая за собой посуду. — Спасибо тебе за суп.

— Да на здоровье. Как ты с материалом новым дружишь? Справляешься? Тяжело, наверное, привыкать.

— Уже привыкаю, — ответила я, натирая мыльной губкой тарелки в раковине. Конечно, мне было непросто, но куда деваться. Привыкну рано или поздно. Это, как оказалось, не самое сложное в новом учебном году выпускного класса. Сложнее ЕГЭ оказался один мерзкий мажор… Мерзкий красивый мажор, которого терпеть ещё много месяцев. — Не беспокойся, всё будет отлично.

— Я буду очень рад, — улыбнулся мне дедушка, помогая мне убрать со стола. — Просто переживаю за тебя.

— Не стоит, всё нормально, — убеждала я его. Оставалось ещё самой в