Влада судорожно сглотнула:

– Но два месяца назад… в очень важный для меня день… Видите ли, Таня, мы с Григорием, хотя жили вместе очень давно, официально расписаны не были. Он в загс не предлагал, а я, гордая, не настаивала. Любовь, считала, никакими штампами не скрепишь. Однако когда Гриша, совершенно неожиданно в будний день, после ужина, предложил: «Выходи за меня замуж!» – счастлива была, как девочка. Бросилась к нему на шею, заверещала: «Да, да!»

– Давай завтра с утра заявление и подадим, – предложил он. – Загсы, кажется, с девяти работают. Прямо к открытию поедем.

А у меня – как раз на девять – была назначена важная встреча в офисе.

Потому договорились, что он ко мне в оздоровительный центр к одиннадцати подъедет, и мы отправимся.

– Эх, знала бы я… – горько произнесла Влада. – Хотя все равно бы ничего изменить не смогла. Судьба…

Она прикрыла глаза, помолчала. Потом заговорила торопливо:

– Без десяти одиннадцать в мой кабинет постучала перепуганная администратор с рецепции: «У нас проблема!» Я, конечно, тут же кинулась в холл – и едва чувств не лишилась. На белом диване во всех своих нелепых одеждах развалился… Цирин. Увидел меня, бросился навстречу. Изрек радостно:

– Влада! Вот и я! Я сдержал свое слово. Приехал за тобой.

Администраторши – они у меня со знанием английского – рты поразевали, я что-то промямлила: мол, тоже рада тебя видеть… И в этот момент входит Гриша. В костюме. С букетом.

На Цирина – ноль внимания. Вручает мне цветы, обнимает, торопит:

– Ты освободилась? Пошли быстрей!

Гость мой, вижу, бледнеет. Я бормочу:

– Гришенька, ты можешь подождать у меня в кабинете буквально пару минут? Мне с новым массажистом надо условия обсудить.

А Цирин слушает так внимательно, будто по-русски понимает. Приближается к Грише. Сверлит его взглядом. Я понимаю: узнает моего «брата».

Григорий озадачен. Бормочет:

– Это еще что за чучело?

Цирин же торжественно, громко заявляет:

– Я хочу объявить во всеуслышание. Влада, твое терпение вознаграждено. И с сегодняшнего дня мы с тобой больше никогда не расстанемся.

Гриша – естественно, английский он понимает – смотрит недоуменно:

– Что он несет?

Я буквально выталкиваю его из холла:

– Гриша, я все тебе объясню. Чуть позже.

Но тот, упрямец, не уходит. Требовательно бросает Цирину:

– Что тебе от нее нужно?

А «принц» мой уверенно заявляет:

– Мне нужно, чтобы ты ушел. Эта женщина, Влада, по воле богов принадлежит мне.

Грише оборачивается:

– Мне самому этого сумасшедшего вышвырнуть? Или охрану позовешь?

Но Цирин будто не слышит угрозы в Гришином голосе, он по-прежнему беспечно улыбается, говорит гордо:

– Я построил для нас с тобой дом, Влада. Там, в Тибете. В горах, где мы с тобой были так счастливы! Будь его хозяйкой!

– Ого, – иронически поднимает бровь Гриша. – Похоже, я со своим предложением опоздал.

И я, наконец, взрываюсь:

– Да что ты обращаешь внимание! Мало ли кругом идиотов! Я тебя прошу: подожди меня в кабинете, и через пять минут его здесь не будет!!!

Цирин же – возможно, он не понимал слов, но интонацию улавливал прекрасно – печально произнес:

– Я вижу, ты не рада мне, Влада?

– Нет, что ты, Цирин! – бормочу я. – Очень рада. Просто все настолько неожиданно…

– Я уже говорил тебе, – он кивает на Гришу, – этот человек пуст и никогда не сделает тебя счастливой.

Тут Гриша теряет терпение, рявкает:

– Все, хватит. Или мы идем немедленно туда, куда собирались, или…

Лицо его мрачно, и я понимаю: любимый разозлен, он вовсе не шутит.

А Цирин насмешливо улыбается:

– Что ж, Влада. Я все понял. Ты хочешь, чтобы я ушел, и я уйду. Но ты совершаешь ошибку. Очень большую.

И столько скрытой угрозы в его голосе, что я вздрагиваю. Но все же подаю руку Грише. Мы уходим, по дороге в загс я честно рассказываю про глупого, влюбленного паренька, который когда-то, еще в первый мой приезд в Тибет, ходил за мной хвостом и поклялся когда-нибудь за мной вернуться. Про ритуал, конечно, не упоминаю. Молю любимого:

– Ты же понимаешь, Гриша, я не воспринимала его слова серьез. Я и подумать не могла, что он меня не забудет – за столько-то лет! И умудрится найти!

Любимый, кажется, успокоился, мы приезжаем в загс, подаем заявление. Но сердце мое не на месте. Когда Григорий отвлекается на телефонный звонок, я спешно набираю офис.

– Чужеземец ушел, – докладывает девчонка-администратор. И с удовольствием добавляет: – А вам просил передать, что обычно он не мстит женщинам. Но для вас обязательно сделает исключение.

– …Цирин, я уверена, способен на многое, – тихо закончила Влада. – На то, что не поддается разумным объяснениям, но обладает огромной силой. Он мог, я уверяю вас, вложить весь свой гнев, всю злость на меня, на Гришу – в ту самую нефритовую чайку. Теперь фигурка попала к больной девочке, которая не имеет ни малейшего отношения к этой истории. И я очень боюсь: вдруг чайка не спасет ее, а, наоборот, погубит?

* * *

Врагов Татьяна любила. Когда они есть, даже жить интереснее. Кровь по венам бежит быстрее, румянец сияет ярче.

Но сейчас – впервые! – она столкнулась с противником не реальным, а эфемерным. Не воспринимать же, право, всерьез тибетские заклятья да заговоры. С кем воевать? У кого требовать справедливости? У тибетского шамана, или кто он там, Цирина? Смешно.

«Нет никакой связи между ухудшением Юлиного состояния и нефритовой чайкой, – убеждала себя Садовникова. – Да и не может какая-то паршивая фигурка вершить человеческую судьбу. Не мистика здесь, а статистика: донорский костный мозг приживается максимум в половине случаев, и Юльке моей просто не повезло…»

Таня грустно вздохнула.

Но, может, – просто на всякий случай – сейчас отправиться в детскую больницу и чайку у Юли забрать? Только девочка настолько верит в талисман, мама говорит, из рук его не выпускает…

Зазвонил мобильник, Татьяна взглянула на определитель, увидела: это Юлечкина мама. Нервно выкрикнула в трубку:

– Але?

– Юле совсем плохо. Ее в реанимацию перевели, – безнадежно произнесла женщина.

А Таню вдруг охватила такая злость! На подлую, несправедливую, неправильную жизнь. Как ей утешить несчастную мать? Какие слова найти? «Держитесь, крепитесь, надейтесь на лучшее?!» Но не будет ведь никакого лучшего! Юлька умрет, и нести теперь Татьяне до конца собственной жизни крест, что повинна в смерти девочки, возможно, не апластическая анемия, но злосчастная, заряженная черной энергией фигурка. Которую она ребенку отдала.