сам его боюсь, и когда вы это исполните, то станете ближе всех к царю”. Но Басманов схоронил эти слова в сердце своем, помысля: когда я все успешно исполню, то не добьюсь почета и ничего не получу из обещанного, ибо он давал обещания многим более знатным [людям] и не держал слова; того ради он, [Басманов], помышлял об ином, страшась прогневить бога, ибо полагал, что тот [Димитрий] истинный, вознамерился предаться ему, но не разглашал о том, а держал все втайне и оставался некоторое время еще в Москве.

Так сильно прогневался всемогущий бог на эту страну и народ, что [по его попущению] люди от снов и размышлений уверились в том, чего, как они сами хорошо знали, не было, сверх того заставил царя Бориса и жестокосердую жену его, бывшую главной причиной тирании Бориса, против их воли тому поверить, так что они послали за матерью [царевича] Димитрия, убиенного в Угличе, которая была седьмой женой Иоанна Васильевича, как о том было сказано в его жизнеописании; эта бывшая царица была инокинею в одном дальнем от Москвы монастыре, и как только впервые разнесся слух об этом Димитрии, ее перевели в более дальнюю пустынь, куда не заходил ни один человек и где ее строго стерегли двое негодяев, чтобы никто не мог придти к ней. [Жестокосердая жена Бориса] Борис повелел тайно привести ее оттуда в Москву и провести в его спальню, где он вместе со своею женою сурово допрашивал [Марфу], как она полагает, жив ее сын или нет; сперва она отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: “Говори, б.... то, что ты хорошо знаешь!” и ткнула ей горящею свечою в глаза и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, но впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых; так сказала она по попущению божьему, ибо сама достоверно знала, что сын ее умер и погребен. Борис велел увести ее, заточить в другую пустынь и стеречь еще строже, но когда бы могла ею распорядиться жена [Бориса], то она бы давно велела умертвить ее, и хотя это было совершено втайне, Димитрий узнал обо всем. Всемогущий бог знает, кто поведал ему [Димитрию] о том; некоторые, мнящие себя всеведущими, говорят, что нечистая сила открывала ему все и во всем подавала ему помощь.

[Борис посылает в Швецию просить о помощи] Борис также отправил посольство в Швецию к королю Карлу с просьбою о помощи против врагов, но так как Борис в скорости умер, посол не успел еще выехать [из Московии] и был в Новгороде, и он вернулся в Москву после смерти Бориса.

Также думный дьяк Афанасий Власов был отправлен к войску с большими деньгами, чтобы раздать их воинам и расположить их этим, с ним отправил Борис также письмо польского короля, в коем тот оправдывал себя [от обвинения] в помощи Димитрию, которого он даже не знал. И это письмо прочли в лагере перед всем войском, но все сие было [всё равно], что стучать в дверь глухого, и на другой день в Кромах знали уже обо всем и глумились над ними, одним словом, Кромы и большая часть московского войска были заодно и выжидали только удобного времени, чтобы сойтись и соединиться всем в одно войско.

Меж тем в Москву каждодневно один за другим прибывали гонцы и каждый с дурными известиями: один говорил, что тот или тот предался Димитрию; другой говорил, что большое войско идет из Польши; третий говорил, что все московские воеводы изменники; сверх того народ в Москве с каждым днем все больше и больше роптал, невзирая на то, что его казнили смертью, жгли [каленым железом] и пытали, но ожесточался так, что Борис решился лучше лишить себя жизни, чем попасть в руки Димитрия, который, как он полагал, обесчестит его и во время своего торжества поведет [за собою] на поругание перед всем светом.

[Борис принимает яд и умирает] 13 апреля по старому стилю Борис был весьма весел, или представлялся таким, весьма много ел за обедом и был радостнее, чем привыкли видеть его приближенные. Отобедав он отправился в высокий терем (boog partael), откуда мог видеть всю Москву с ее окрестностями, и полагают, что там он принял яд, ибо как только он сошел в залу, то послал за патриархом и епископами, чтобы они принесли ему монашеский клобук (monicxcappe) и тотчас постригли его, ибо он умирал, и как только эти лица (deese vogels) сотворили молитву, постригли его и надели на него клобук, он испустил дух и скончался около трех часов пополудни[135].

[Супруга его вместе с сыном вступает на престол] Добрых два часа, пока слух [о смерти Бориса] не распространился во дворце и в Москве, было тихо, но потом внезапно заслышали великий шум, поднятый служилыми людьми (heeren), которые во весь опор с оружием скакали на конях к Кремлю, а также все стрельцы со своим оружием, но никто еще ничего не говорил и не знал, зачем они так быстро мчатся в Кремль; мы подозревали, что царь умер, однако, никто не осмеливался сказать; на другой день узнали об этом повсюду, когда все служилые люди и придворные в трауре отправились в Кремль; доктора, бывшие наверху, тотчас увидели, что это случилось от яду и сказали об этом царице и никому более. И народ московский тотчас был созван в Кремль присягать царице и ее сыну, что и свершили, и все принесли присягу, как бояре, дворяне, купцы, так и простой народ; также посланы были по всем городам, которые еще соблюдали верность Москве, гонцы для приведения [их] к присяге царице и ее сыну, как то: в Псков, Новгород, Ивангород, Ростов, Переяславль, Ярославль, Вологду, Пермь, Каргополь, (Cargopolia), Устюг, Тотьму, Холмогоры (Colmogoro), Кондию, Обдорию, Сибирь, Лапландию (Lappia), и далее во все тамошние страны, тогда как области близ Польши, земля Северская и Астрахань остались так, как они были, но Казань присягнула вместе с Москвою; и так Марья Григорьевна стала царицею и сын ее, Федор Борисович, царем всея Руси 16 апреля 1605 года.

Борис был дороден и коренаст (onderset), невысокого роста, лицо имел круглое, волоса и бороду — поседевшие, однако, ходил с трудом по причине подагры, от которой часто страдал[136],