– Она умирает. Помогите мне, прошу вас!

– Нет, вы только взгляните на это! Белоснежка просит нас о помощи! Ты просишь злобных тварей, которые натравили когда-то маменьку против тебя, спасти её! Интересно, что подумает и скажет об этом король Чарминг?

Но Снежка Люсинду не слушала, она склонилась над своей матерью, пытаясь расслышать то, что та пытается сказать. Это был слабый, едва слышный шёпот, похожий на шипение пузырьков в стакане воды.

– Наклонись ближе, моя дорогая. Я люблю тебя, – произнесла Гримхильда, и в это время начали раскрываться её раны. Через их разошедшиеся края хлынула кровь, заливая пол, а сама Гримхильда стала разваливаться на куски, словно разбившееся зеркало. Увидев это, Белоснежка закричала. Ещё секунда, и её мать была мертва. Рассыпалась на миллион кусочков. Снежка навсегда потеряла её, но, что удивительно, помимо ужаса, боли и горя чувствовала при этом облегчение.

Злые сёстры наблюдали за всем этим с огромным интересом, похохатывая и приговаривая:

– Ага! Мы видим твоё сердце, Белоснежка! Оно чёрное, а не белое, как снег! Яблоко от яблони недалеко падает, мы это тоже видим! Ты ведь желаешь, желаешь, чтобы твоя мать умерла! Желаешь, мы видим!

От их голосов Белоснежку затошнило.

– Это неправда! – крикнула она. – Это неправда!

– Кстати, о яблочках, – криво усмехнулась Руби. – Ты нашла подарочек от своей маменьки, который она оставила для тебя на пороге? – Белоснежка с ненавистью взглянула в издевательски улыбающееся лицо ведьмы. – Ну, что на это скажешь?

– Кто же ещё мог принести тебе в подарок такое замечательное красное яблоко, как не твоя маменька? – вновь захихикали сёстры.

Белоснежка поднялась на ноги, её руки и подол платья были испачканы кровью матери.

– Ложь!

Смех сестёр наполнил пространство комнаты, и было в нём что-то такое, что заставило Белоснежку почувствовать, что эти мерзкие женщины говорят правду. Как ни ужасно было ей признавать это, но сердцем она понимала, что то яблоко действительно оставила её мать. Наверное, Снежка должна была бы испытать то же самое чувство, которое охватило её в домике злых сестёр в тот день, точнее вечер, перед появлением матери. Паника должна была её охватить. Желание сломя голову бежать отсюда куда глаза глядят. Но не было у неё этого чувства, нет. Умерло оно, умерло вместе с её матерью. Вместо панического страха Снежка внезапно почувствовала в себе огромную, неведомую раньше силу. Она больше не боялась сестёр. Ни капельки не боялась.

– Не глупи, Белоснежка. Дочь ты ведьмы или нет, у тебя всё равно не найдётся на нас управы. И противоядия тоже. Победить нас тебе никакой поцелуй истинной любви не поможет, – прокаркала Марта, а Люсинда схватила Белоснежку за горло и сильно сдавила его.

Тут наконец сквозь дверь сумела прорваться Цирцея. Лицо её перекосилось от ужаса, когда она увидела, что творят с Белоснежкой злые сёстры. Вслед за Цирцеей в комнате появились Хейзел и Примроуз – разгорячённые, готовые ринуться в бой.

– Снежка! Кулон! Выпей его! – взвизгнула Цирцея.

Они вместе с Хейзел обрушили на Люсинду град заклятий, но заставили её лишь ещё громче расхохотаться над их усилиями. Впрочем, ведьмин смех резко оборвался, когда Люсинда услышала, как хрипят, задыхаясь. Руби и Марта. Их душила невидимая могучая сила. Люсинда немедленно отпустила Снежку, и Руби с Мартой тут же повалились на пол, жадно хватая ртом воздух, словно выброшенные волной на берег рыбы. На лице Люсинды было написано крайнее удивление и отвращение.

– Что это за колдовство? – прошептала она, глядя на Цирцею. – Это ты сделала?

Цирцея чувствовала гнев своих матерей. От него мороз побежал у неё по коже. Злые сёстры вопили так громко, что казалось, от их криков вот-вот разрушится весь дом.

– Как ты могла поделиться своей кровью – нет, нашей кровью! – с Белоснежкой? – надрывалась Люсинда, из глаз которой, казалось, летели искры. – Ты не сможешь вечно защищать от нас Белоснежку! – Затем она повернулась к самой Снежке: – А тебе не получить Цирцею! Она наша! Как и должно быть! Как было задумано с самого начала! Мы именно так её создавали! Вместе с ней мы погрузим этот мир во мглу и будем петь и танцевать под крики, доносящиеся из страны живых!

– Дочь, прекрати немедленно!

Якоб. Это был Якоб. Он стоял здесь, величественный и спокойный. Мужественный, но при этом исполненный отцовской нежности. Люсинда замерла, словно её к месту пригвоздили. Её лицо сморщилось, как у маленькой девочки, получившей нагоняй от родителей.

– Отец? – прошептала Люсинда таким слабым голосом, что он казался ненастоящим, кукольным.

Такой послушной свою мать Цирцея не видела ещё никогда. Такой на удивление спокойной, словно появление отца каким-то непонятным образом избавило её от обычного сумасшествия – по крайней мере, на время. Марта и Руби стояли как придушенные, склонив головы набок, дико выпучив глаза и раскрыв рты. В Якобе было нечто такое, что успокоило матерей Цирцеи, вернуло им разум и заставило её вспомнить о том, почему она любила их. А ведь она же когда-то любила их, правда?

– Успокойся, девочка моя ненаглядная. Усмири свою ярость и гнев. Ты так похожа на свою маму и бабушку. Ты должна учиться спокойствию. Вы все должны этому учиться, – нежно ворковал Якоб, пытаясь успокоить, унять своих дочерей.

– Не говори мне о моей матери и бабушке! Они отказались от нас, отослали жить с феями и отдали в руки одной из Легенд! Ты, надеюсь, понимаешь, почему та фея получила своё прозвище? Вовсе не потому, что была такой уж великой феей! – сердито воскликнула Люсинда, к которой быстро возвращалось её обычное безумие.

– Мы не хотели отсылать вас прочь! У нас просто не было другого выбора, девочка моя! Клянусь, что мы с вашей мамой меньше всего на свете хотели этого!

Цирцея видела, как разум то возвращался к её матерям, то вновь ускользал от них. Тень сумасшествия наплывала на лица злых сестёр, и они словно попадали в руки злого демона, чтобы затем вновь прийти в себя, слушая голос Якоба. Ничего более странного, чем эти преображения, происходившие с матерями прямо у неё на глазах, Цирцея в жизни своей не видела. Ей хотелось, чтобы Снежка убежала из этой комнаты прочь от злых сестёр. «Хейзел, отведи Снежку в дом моих матерей», – подумала Цирцея, и Хейзел кивнула, прочитав её мысли. Пока Якоб убаюкивал своих дочерей, она схватила Снежку за руку и повела её к выходу из комнаты.

– Матери мои, слушайте Якоба, прошу вас! – воскликнула Цирцея. – Он вас любит. Я знаю, что любит. Просто слушайте его.

Сам Якоб в это время медленно приближался к своим разрывающимся между разумом и безумием дочерям. Приближался осторожно, словно подходил к диким зверям, способным в любой момент броситься на него.

– Люсинда, девочка моя. Могу я взять тебя за руку? Пожалуйста, позволь. Мне так стыдно, что я столько лет сторонился тебя и твоих сестёр, когда вы пришли в Мёртвый лес. Но я боялся, я просто боялся.