Только через Наташу, которая не теряла связь с домом Дьяковых и по-прежнему была наперсницей Машеньки, узнал я, что, наконец, обер-прокурор дал согласие на брак своей дочери с Николаем. Свадьбу было решено сыграть в Ревеле у мужа старшей дочери Катеньки графа Стенбока. Ситуация была непростой. Собралось множество знатных гостей, было подготовлено роскошное празднество, но когда подошло время венчания, молодые открылись всем присутствующим, что они уже более трёх лет женаты… Можно представить растерянность родителей и гостей. Но вышли из положения: срочно выдали замуж горничную, которой до того было в замужестве отказано. И пир был проведён на славу. После чего, задержавшись ненадолго в гостях (но даже тогда Николай зря время не терял — обследовал и изучил все старые замки и крепости в окрестностях Ревеля), молодые и счастливые Львовы тут же уехали в Никольское — Черенчицы. Пробыв там достаточно долгое время, вернулись они опять во дворец Безбородко, который принял их, как всегда, радушно и приветливо.

Сия романтическая история много лет не исчезала из сплетен в гостиных богатых домов. У многих она в памяти и сейчас.

Конечно, и я был занят своими делами, что называется, по горло. Успешно начала работать моя кондитерская. Внешнее её убранство день ото дня становилось всё привлекательнее. Девушки Наташиной артели для чайных столов вышили прекрасные скатерти и украсили их по краям плотными кружевами. Я специально съездил в Москву на самоварную фабрику купца Петра Силина, чтобы приобрести там только что появившиеся на свет настоящие русские самовары. Мне подробно рассказывал о них Николай, внимательно изучивший их устройство в доме Безбородко. В то время в Петербурге они были в редких знатных домах и только начинали завоёвывать своё жизненное пространство. Самовары Силина поразили меня, что называется, в самое сердце: были они украшены чеканкой, представляющей из себя этакий замысловатый цветочный или геометрический орнамент, на некоторых из них имелись накладные листья. Я заказал самовары с двумя носиками, чтобы ими можно было пользоваться двум собеседникам, не поднимаясь с места. Эту конструкцию я придумал сам, пока добирался из Петербурга до Москвы. Сам Пётр Силин похвалил меня за фантазию, и сказал, что непременно будет изготавливать среди прочих и такие самовары. Мы даже придумали с ним название для подобного изделия: самовар «tete a tete». Ещё купил я у него и самовары-кофейни, (кофий в моей кондитерской пользовался большим спросом), а к ним из того же сплава сахарницы, сливочники, и кое-что из медной посуды. Когда, наконец, в моей кондитерской на каждом столе были водружены этакие прекрасные самовары, понял, что мои мечты, наконец-то приобретают вполне реальные очертания.

Но, любезные мои читатели, только не подумайте, что мой путь на кондитерский Олимп был совершенно безоблачным и благостным. Особенно в первые годы моей самостоятельной деятельности испытал я столько невзгод, что перечислять их надо было бы бесконечно долго. Прежде всего прилипли ко мне воры, кружились они вокруг моей кондитерской днём и ночью. Слава богу, мой неизменный сторож Влас — огромный мужик недюжинной силы, ловил их не только в момент совершения кражи, но даже предчувствуя её заранее. Увидит, что ходит вокруг кондитерской некая личность, что-то высматривает, выглядывает, примеривается к окнам — тут же его за шиворот прихватит. Скажет пару слов кое-каких, и того человека более мы никогда не видели. Нескольких воришек он во время попытки кражи изловил. Один из них всю ночь под замком в нашем амбаре просидел, а после Влас сам его в полицию оттащил и сдал в руки квартальному надзирателю. Другой перед ним на колени упал, прощения просил и клятву давал, что не только сам воровать у нас ничего не будет, но и другим велит на Кадетской линии не появляться. Но однажды напали на Власа настоящие грабители — оглушили сзади, связали, заткнули рот грязной тряпкой — и обнесли нашу кондитерскую начисто. Украли всё, что можно было унести — медную посуду, сахарницы, сливочники… Но бес их попутал — прихватили они и мой знаменитый самовар с двумя носиками. Вот это их и выдало. Самоваров в Петербурге было — на пальцах сосчитать, а этакой необычный был в те годы только в моей кондитерской, о чём всему Василевскому острову было известно. Я, конечно, в полицию о грабеже заявил, и бандитов тех очень скоро поймали именно из-за этого самовара, который они, конечно, продать никому не смогли — понимали люди, что краденный, и отказывались покупать.

И пожар у меня в кондитерской случился по недосмотру истопника. Слава Богу, Влас вовремя дым в окошке заметил, потушил. А ещё меня по неопытности поставщики обманывали, как могли. Один из них мне десять мешков муки привёз, заражённой червями. После доказывал, что она у меня самого в амбаре заразилась. Судились мы с ним долго, еле-еле сумел я вернуть тогда только малую часть своих денег.

У Наташи моей тоже случались серьёзные неприятности, не без того. Однажды её помощница по неопытности испортила уже готовое платье, загубила так, что исправить было невозможно. Женские платья всегда стоили немалых денег. А это было особенно дорогим, Наташа очень за него волновалась, пока его шила, а тут такое несчастье! Скандал был страшный. Заказчица визжала от возмущения целый час — ну, так что же — она была права… А потом муж её приехал — ещё тяжелее было объясняться. Девушка та, виноватая, в ногах у Наташи валялась, прощения просила. Была она сиротой, бедна, как церковная мышь. Жила только на средства, которые ей Наташа за работу платила — долг за это платье ей отдавать было нечем. Да разве в прощении дело! Махнула моя жена на неё рукой и выгонять не стала, только поставила её в наказание на всякие мелкие работы вроде пришивания пуговиц и крючков… Пришлось Наташе шить заново это дорогущее платье за свои кровные. Одни редкие заграничные ткани стоили бешенных денег. От первого шва до последнего платье то она из рук не выпускала, ночами не спала, боялась, что опять с ним что-то случиться. Потихоньку загладили тот скандал. Хуже всего было то, что эта история произошла одновременно с грабежом в кондитерской, когда у меня даже посуды не осталось для приёма посетителей, и пришлось торговать только навынос. Однажды, когда мы особенно приуныли после всех этих неприятностей, приехал Николай, совсем ненадолго оказавшийся в Петербурге. Выражаясь образно, слёз наших он не вытирал и даже нисколько не утешал. Дал несколько практических советов, оставил нам в долг на неопределённый срок достаточно большую сумму