рассказать о ней тому лицу, от которого её узнал. Приятели любили потешаться над ним, по Хемницер никогда не сердился — он был незлобив, отходчив и сам не раз смеялся над собой. С Николаем они подружились прежде всего по взаимной любви к литературе. Иван Иваныч был страстным любителем поэзии, но более всего обожал басни, и сам весьма преуспел в этом. Они оба словно соревновались в этом колком, язвительном юморе. Но так уж случилось, что в то время потерял Хемницер прежнее место службы и остался совершенно без средств существования. Стараниями Львова был он назначен консулом в Турцию, в город Смирну. Это был его прощальный вечер в кругу литераторов. Помню, как кто-то из друзей воскликнул:

— Подумал ли ты хорошенько, что ты сделал? Да ты без друзей там с ума сойдешь!

В ответ Иван только грустно улыбнулся.

— Я эпитафию нынче ночью написал…

— Эпитафию? Кому?

— Себе самому…

И с той же грустной улыбкой, прочитал:

— Не мни, прохожий, ты читать: «Сей человек

Богат и знатен прожил век»!

Нет, этого со мной, прохожий, не бывало,

А всё то от меня далёко убегало,

Затем, что сам того иметь я не желал

И подлости всегда и знатных убегал…

Иван Иваныч уехал. Львов не забывал его, писал ему часто и много, иногда при встречах пересказывал мне его тоскливые ответные письма. Хемницер писал, что в Константинополе и в Смирне грязь, нечистоты, смрад, дохлые собаки и кошки на улицах, родовая месть среди населения, а у него — отсутствие денег. Ну, а письма от друзей, особенно от Николая, — единственный для него праздник.

Но непривычный для северянина климат, условия жизни, отсутствие близких людей сломали всеобщего добродушного любимца. Он умер весной 1784 и похоронен в Смирне на лютеранском кладбище.

Друзья скорбели о нём и никогда не забывали. Его прекрасные переводы Лафонтена, собственные остроумные и необычные басни, в которых никогда мораль не давалась, что называется, в лоб, а вытекала из самого смысла, достаточно часто появлялись в различных изданиях, а цитатами из них пестрели многие газеты. Львов и Капнист в память о друге издали все известные его басни. Экземпляр этой книги бережно хранится в моей библиотеке. Иногда я цитирую басни Ивана Хемницера в качестве назидания своим детям. Особенно часто вот эти строки:

«…Да полно, и в житействе тож

О людях многие по виду заключают:

Кто наряжён богато и пригож,

Того и умным почитают»…

Очень скоро вся Петербургская литературная братия стала завсегдатаем моего заведения. Часто приезжали на нескольких экипажах весёлой толпой, приходили группами или вдвоём, мелькали старые знакомые и новые лица… Теперь я хорошо понимаю, как много мне дали эти литературные посиделки: они пробудили во мне страсть к чтению, интерес к книжным новинкам, любовь к поэзии. Всё это я постарался передать и своим детям. Когда Николай, наконец, поселился в своей долгожданной квартире во вновь открытом Почтамте, собрания кружка стали проходить у него в доме, но привязанность литераторов к моей кондитерской нисколько не иссякала.

Тем временем и я, и Наташа трудились на своём поприще по мере сил и умения. Дела у моей любимой жены шли на лад. Вместе со своими помощницами работали они с утра до позднего вечера. Частенько к ней заходили дамы только за тем, чтобы лицезреть красавицу «Пандору». Придут бывало, покрутятся в мастерской, поглазеют, потрогают платье на этой кукле — и непременно что-нибудь из её новомодного наряда закажут. Ну, а после, вполне довольные собой, по совету Наташи, конечно, и мою кондитерскую осчастливят своим присутствием. Не только часок за кофием или чаем со сладостями проведут, но и домой заказ выпечки сделают…

И вот наступил тот час, когда жена моя со всей серьёзностью сообщила мне, что ждёт ребёнка. Конечно, мы оба этой новости очень ждали. И были готовы к ней, но в тот момент я просто онемел то ли от счастья, то ли от внезапной ответственности. Теперь я отвечал не только за свою жену, но и за нашего малыша. Наташа посмеивалась, успокаивая меня, но видно было, что она взволнована не менее, чем я. Мы долго обсуждали, как нужно будет построить её жизнь во время беременности. Решили, что на ранних сроках всё будет идти по-прежнему, она будет работать наравне со своими девушками. А как станет ей этот труд сложен, возьмёт ещё одну помощницу, а сама будет только руководить работой, придумывать фасоны платьев, и принимать заказы от дам. Чувствовала себя Наташа совсем неплохо, конечно, не обходилось и без случаев внезапной дурноты или головокружения, но мы считали это естественным. Я в подробностях расспрашивал молодых отцов из числа своих многочисленных знакомых, как у их жён протекала беременность, как проходили роды, как чувствуют себя сегодня их новорожденные. Кое-что меня настораживало, что-то радовало. Но постепенно мы с женой привыкали к новым обстоятельствам своей семейной жизни. Время шло, и меня, и Наташу вдруг стал беспокоить её непомерно увеличившийся живот.

А надо вам сказать, любезные читатели, что моя кондитерская к тому времени уже была известна за пределами Васильевского острова, и посетителями её всё чаще становились люди, проживавшие в самом центре Петербурга, которые оказывались на Кадетской линии по служебным делам или по родственным связям. Так однажды зашёл случайно ко мне и некий известный в Петербурге доктор, как оказалось, один из самых лучших специалистов по «бабьему делу», как называлась тогда повивальное дело в России, позже получившее французское наименование «акушерство». Доктор этот имел попечение об одной знатной даме, жившей от моего заведения по соседству, и после очередного визита к ней зашёл в известную в городе кондитерскую, о которой, как выяснилось позже, слышал немало лестных слов, удовлетворить своё любопытство и выпить кофе с какой-нибудь экзотической выпечкой. Я, конечно, не знал, кто он таков, но внешне мне очень понравился подтянутый, великолепно одетый господин с прекрасными манерами и приветливой улыбкой. Он с удовольствием закусил моими пирожками, после чего я сам подал ему что-то из своих вновь придуманных изделий, которые имели самые благоприятные отзывы посетителей. Мне было почему-то приятно сознавать, что я доставляю этим ему удовольствие. Гость мой учтиво поблагодарил и, узнав, что именно я владелец сего заведения, поднялся из-за стола и представился. Я онемел, услышав его фамилию. Конечно, всего полгода назад мне и в голову не приходило интересоваться специалистами повивального дела, но сейчас подобное знакомство было весьма кстати. Передо мной стоял никто иной как Нестор Максимович Амбодик-Максимович, первый