Сиобейн посмотрела вслед рослому ирландцу и спросила:

— Кто это был? Кажется, я его знаю!

Он тяжко вздохнул, поникнув под грузом своей вины. Нет, он больше не в силах таиться!

— Он… он один из оруженосцев Тайгерана.

Сиобейн рванулась вслед за ирландцем, но муж удержал ее за руку. Она удивленно оглянулась.

— Нет, жена моя! Не надо с ним говорить!

— Почему? — подозрительно нахмурилась она. — Я хочу знать, что же случилось на самом деле. Он может рассказать все подробности!

Гэлан через силу произнес:

— Я сам тебе их расскажу!

— Но… но откуда ты можешь знать их? — опешила Сиобейн.

— Потому что, любовь моя… — он громко сглотнул, борясь с судорогой в горле, — потому что Тайгеран погиб от моей руки!

Сиобейн уставилась на него, не веря своим ушам. По мере того как до нее доходила ужасная правда, она все больше бледнела.

— Скажи, что я ослышалась! — взмолилась она. — Скажи, что это не твой клинок пронзил его грудь и что ты пришел сюда не ради того, чтобы получить награду за победу в поединке!

— Но это действительно так.

— Ох, Гэлан! — сдавленно вскрикнула она. — Как ты смел, молчать после всего, что между нами было?!

Ну почему, почему именно в эту роковую минуту она впервые назвала его по имени?!

— Разве не ты превратила наши отношения в постоянную войну? Разве ты уступила бы мне, стала бы спать со мной, если бы знала все с самого начала? — «…Разве ты отдалась бы мне по доброй воле?»

— Но это мое право — знать правду! — Ее отчужденный взгляд ранил его в самое сердце.

Вокруг них уже собиралась толпа, и Гэлан взял ее за руку, чтобы отвести от людей, но она вырвалась.

— Поверь мне: я сам не рад этой правде! Но Тайгеран действительно пытался убить короля и принял за это смерть!

— Нет! — Сиобейн побледнела. — Только не это!

— Я сказал тебе все как было! — выпалил Гэлан, едва сдерживая бессильный гнев. Однако принцесса замотала головой.

— Он ни за что не решился бы пойти против Генриха! Он отправился ко двору, чтобы принести присягу, чтобы выпросить себе армию и победить Дермотта!

— Да. Но Генрих принял его присягу, отказав в армии. Владения Дермотта Макмюрроу гораздо обширнее ваших, и король не собирался портить с ним отношения. Тайгеран неожиданно вернулся поздно вечером и вымолил себе аудиенцию. Десять его оруженосцев обезоружили королевских часовых, а сам он начал угрожать Генриху. Но поднялась тревога, его приспешников поймали и казнили, а я едва успел ворваться в королевский шатер, чтобы предотвратить коварное убийство! — Гэлан остановился, чтобы перевести дыхание: он видел, какую боль причиняет ей каждое его слово. — Из уважения к титулу Тайгерана ему была дарована возможность сразиться на поединке, и он принял вызов. Его величество доверил мне биться от его лица.

Такой поединок больше напоминал откровенное убийство!

— Но ведь это было не по правилам! Тайгеран никогда не был искусным бойцом! А ты, Пендрагон, ты самый настоящий королевский убий….

— Не смей так говорить! — Он схватил ее за руки. — Пойми — он поднял руку на короля Англии! Так или иначе это преступление карается смертью — если не от моей руки, то от руки палача! И даже если бы О’Турк выиграл поединок, его бы это не спасло! Если бы я не выиграл и не получил право на награду, твой Донегол просто сровняли бы с землей, а людей вырезали и их трупы протащили бы по улицам Лондона в назидание простому народу! Вся Англия потешалась бы над вами, и никому и в голову не пришло бы вас оплакивать! — И он добавил, машинально сжимая ей руки: — Даже тебя!

Она поморщилась от боли, и Гэлан отпустил ее.

Принцесса не сводила с англичанина потрясенного взгляда, захваченная бурей гнева, вины и раскаяния. Его слова были полны горькой, ядовитой правды! Господи, да разве она сама не удивлялась все эти годы, отчего англичане обходят Донегол стороной? Но все, на что ей хватило ума, — заткнуть себе уши первой попавшейся ложью! И все потому, что уж очень она хотела заполучить вот этого типа к себе в постель, чтобы распахнуть перед ним измученную одиночеством душу, тогда как он с самого начала скрывал правду, проложив дорогу к ее сердцу с помощью убийства!

— Посмотри на меня, Пендрагон! — воскликнула она, стукнув себя кулаком в грудь. — Ты видишь перед собой женщину, которая шла на поводу у страсти и впустила к себе в постель убийцу собственного мужа!

— Отныне я твой муж! — вскинулся он.

— А я — одураченная тобой баба!

Гэлан снова схватил ее за руки и привлек к себе.

— Не так давно ты клялась, что будешь хранить мои тайны! Так вот — это одна из моих тайн! — Сиобейн вовсе так не считала, и он угрожающе прорычал: — Смотри, жена моя, ты рискуешь гораздо большим, чем наш союз!

— Еще бы! — прошипела она, как разъяренная кошка, вырвавшись из его рук. — Ты надежно сумел сковать меня своими баснями и христианскими обрядами! — Лицо Гэлана исказила такая мука, что она сама чуть не разрыдалась от прости и боли. — Я верила тебе, Гэлан. — Ее губы беспомощно дрожали, а голос прерывался от рыданий. — И я так хотела тебя полюбить! — Зажав руками рот, она метнулась прочь и скрылась в глубине двора.

Гэлан словно постарел на десять лет. Он не находил себе места от боли утраты, усугублявшей чувство вины, и долго стоял один во дворе, спрятав лицо в ладонях.

Господи, что же теперь будет?!

Она рыдала, как осиротевшее дитя. Скорчившись на грязном полу в сушильне, она оплакивала не мужа, чья смерть стала скорее избавлением для нее, нежели горем. Она оплакивала раны, оставленные ложью Гэлана у нее в душе, и свою обреченность таить эту ложь, поступая против велений сердца. Его неверный шаг означал горе для нее одной. Ее ошибка могла принести гибель всему Донеголу.

— Стало быть, ты наконец узнала правду! Сиобейн обернулась.

— На что ты намекаешь, сестрица? — сердито спросила она.

— Ах, Сиобейн! — Рианнон прижала Сиобейн к груди, желая утешить. — Ты не можешь винить его за то, что он пытался скрыть эту опасную тайну!

— Я виню его за то, что он мне лгал! — рыдая, возразила Сиобейн.

Рианнон подумала, что каждому из них приходится таить в душе ту или иную ложь.

— Пендрагон оградил тебя от унижения и позорной казни! Неужели даже сейчас, после всего, что случилось, ты позволила бы погубить всех нас ради верности Тайгерану? Это был жестокий и несправедливый правитель — и ты это знаешь лучше всех!

— Неправда, просто он видел во мне врага…

— Боже, — вздохнула Рианнон, — позволь тебе напомнить, какому надругательству подвергалось каждую ночь твое тело — вместе с телами половины женщин в этом замке — и как ты тряслась над ним и кормила его с ложечки, как будто ты не принцесса крови, а он был всего лишь беспомощным младенцем!