Манлио вернулся через полчаса, разочарованно разводя руками и покачивая головой. «Бесполезно, они ни на что не идут». Было решено высадить калитку и занять замок. Нуто бросился первым. Едва он поставил ногу на газон, как одновременно из трех окон высунулись три дула. Приятели попытались удержать его, но Нуто упрямо приближался к замку, раздался выстрел. Пуля просвистела в метре над его головой. Осаждавшие в беспорядке разбежались, ища укрытия за стеной, после чего начали обдумывать тактику дальнейших действий, как вдруг из центра города раздался крик, который, словно пороховой привод, разнесся по площади, на которой толпились перед замком манифестанты. «Полиция!» Три или четыре грузовика, набитые жандармами, вкатились на площадь вслед за бронированной машиной. Из них с карабинами наперевес попрыгали полицейские, подняв своими коваными ботинками облако пыли. Каждый сжал в кулаке принесенную с собой палку, лопату или кирку. Нуто взял у кого-то железный прут. Капитан, стоя в медленно двигающейся на нас бронированной машине, отдал приказ всем разойтись. Машину от толпы отделяло несколько метров, но она не останавливалась. Мы расступились. Машина рассекла толпу надвое, после чего ее ряды сомкнулись обратно, преградив дорогу полицейским. Они угрожающе размахивали дубинками. В ответ мы, сжав кулаки, показали вилы и мотыги. Но — как бы это сказать? — ничего похожего на неприязнь не возникало между нами. Они не могли скрыть за мундирами свое крестьянское происхождение. Разве мы могли ненавидеть этих крепких парней, которые говорили с нами на одном языке, которые, как и мы, родились в бедных семьях, еще более бедных, чем наши, раз они бросили свою бесплодную землю, чтобы заняться этой грязной работой.

За желанием надавать друг другу по шее, видимо, скрывался иной, нежели ненависть, мотив. В одно мгновение площадь превратилась в поле битвы. Мы сражались плечом к плечу и катались по земле, сжимая в своих руках противника, который мог рассчитывать только на силу своих рук. Крик и ругань стояла по всей округе. Мы подбадривали друг друга шутками и во всю глотку орали запевки. Пролилась кровь: легкая и горячая кровь безобидных царапин, которая воспаляла нас драться с еще большей силой. Первыми убежали самые старшие. За ними, сотрясая дубинками, пустились жандармы, всем убежать не удалось; одного из нас серьезно ранили, и он остался лежать на земле. Молодые ребята не хотели отступать ни на шаг, пока полицейским на подмогу не прибыли грузовики с солдатами. Они хватали наших ребят и заталкивали их в грузовики. Все бросились врассыпную. Пацаны лет по шестнадцать удирали с такой же прытью, словно два-три года назад, когда они еще бегали в коротких штанишках от хозяина виноградника, который заставал их врасплох за воровством сочных ягод.

На опустевшую площадь, с которой в грузовиках увезли пару десятков неудачливых драчунов, спустились сумерки. В то же мгновение молитвенно запели колокола, чей звон казался еще прозрачнее и чище в тишине, объявшей городок, все жители которого попрятались по домам. Вдалеке на каждый их удар им вторили колокола соседних деревень. В Лигуньяне, в Сан Флореано, в Борго Браида, по всей равнине разносился с вершины колоколен призыв к молитве. Совсем вдалеке можно было различить колокола Кодроипо и Сан Вито, в чьих слабых отголосках до нас, казалось, доносился вырвавшийся из глубины времен вздох предыдущих поколений. Над фриулийскими полями плыл перезвон веков, такой же печальный и неясный, будто вечерняя дымка. Я укрылся вместе с Манлио, Эльмиро, и Нуто на сеновале в хлеву. Мы выбирались из города по темным и свежим улочкам. Какие-то женщины, прижимаясь к стенам домов, спешили к церкви, в которой другие, пришедшие пораньше, уже свершали, преклонив колени перед алтарем, ритуалы вечерней службы.

Чувство партийного долга обязывало бы меня подчеркнуть одновременность полицейской победы и религиозного служения: очевидное столкновение между политической силой и клерикальной властью. Но только оторванный от жизни бюрократ решился бы на подобное умозаключение. Старая крестьянская мудрость гласит во все времена, что с виду мирным и нерешительным молодым крестьянским парням, которые живут обычаями и в согласии с природными ритмами, нужно периодически давать выход неистовой силе своей крови: станцевать до упаду, в стельку напиться, устроить хорошенькую потасовку после танцев и, если этого мало, сойтись с соседней деревней стенка на стенку. Манифестанты в Баньяроле, наверно, верили, что приколов к петлицам красную звезду, они сражались за дело коммунистического интернационала; равно как и их противники — скорее все-таки рабы сохи, нежели верные сыны Христианской демократии — воображали, что защищают основы Республики. В действительности же ни Тольятти, ни Де Гаспери не руководили этой борьбой. В обоих лагерях люди подспудно повиновались неписаным законам более чем двухтысячелетней давности. По замыслу природы самые сильные, по возрасту или по положению, представители мужского пола должны время от времени пускать в ход кулаки и проливать немного крови, как по тому же замыслу женщинам следует идти в церковь, складывать руки перед Мадонной и воспевать гимны во имя ее. Стычки, тумаки, затрещины и синяки с одной стороны; с другой — шепот молитв и хор песнопений: все в тот исторический день штурма господского имения произошло сообразно древней мудрости земли.

Я собирался сказать: «сообразно извечному порядку вещей», чтобы без зазрения использовать клише, которое всегда служило для оправдания непротивления бедных и власти богатых. Однако, имел ли я основание так говорить, если бы я не был столь основательно ангажирован, и можно ли обвинять меня за то, что я предпочел остаться над схваткой, при том что вскоре после этого я из ненависти к эгоизму и несговорчивости собственников вступил в партию? Несмотря на все злоупотребления, которые принято оправдывать положением звезд на небе и незыблемыми законами, по которым живет вселенная, я остаюсь непоколебим в своем убеждении, что грандиозные послевоенные политические демонстрации не найдут своего объяснения, если ты не увяжешь их с другими обрядами деревенской литургии, праздников крещения и венчания, паломничества к фриулийскому храму Сан Даниеле, скотоводческих ярмарок, ночи Святого Иоанна и карнавальных шествий. Италия тех лет, представь себе ее в образе Великой Матери со множеством сосочков древних восточных культов, в образе черной Артемиды Эфесской, которую мы с тобой видели в неаполитанском музее. Объявшая всех сыновей своих едино и без различия; закрывшая глаза на все их расхождения в поведении; религиозная в этимологическом смысле этого слова; нежная, теплая, деревенская, чувственная, и уже назидающая порядок, но равно настолько, насколько это нужно, чтобы обуздать буйных молодых парней, которые не в Марксе и не в Грамши почерпнули необходимую для штурма дворцов энергию.

Поражение в Баньяроле обсуждали в хлеву Кампези. Женщины похвалили полицию за сдержанность. Нуто раскричался, припомнив всем парня, которому проломили череп. «Недоразумение, — сказала самая старшая представительница рода, — простое недоразумение. Это как, вспомни, когда твой отец заехал тебе по носу, и ты потом сморкался кровью. Силы порядка — это силы порядка», — сказала она в заключении, поправляя свои очки, чтобы сосчитать связанные петли. Это таинственное изречение, похоже, вызвало всеобщее одобрение, так как вслед за ним в хлеву можно было услышать лишь приглушенные звуки жующих коров да жужжание мух, вившихся над кучей навоза. Мама Манлио и его тетки, которые подняли головы, чтобы послушать бабку, вновь уткнулись носами в свою работу. Нуто немного поерзал на табуретке, но потом в подтверждение доброты своего характера зажал между коленей клубок шерсти, направляя разматывающуюся нить, как если бы он угадал в образцовой покорности этих женщин недостающее своему инстинкту бунтаря безусловное дополнение.