– Подобная назойливость не делает вам чести, господин фон Бекк, и все же присаживайтесь, – с легким акцентом откликнулась фея.

Герман сделал знак официанту, тот водрузил ведро с шампанским в центре стола, расставил бокалы и удалился. Герман разлил шампанское, присел на стул напротив Волынской и обстоятельно начал:

– Ольга Павловна, ваше лицо поразительно подходит для кинематографа. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Я снял немало фильмов…

Вялые аплодисменты заглушили его слова, и Герман переждал, пока разрозненные хлопки стихнут, собираясь продолжить, но вдруг за стол опустилась раскрасневшаяся, только что закончившая выступление танцовщица. Глядя, как босоножка бесцеремонно берет ее бокал и жадно выпивает содержимое большими глотками, Волынская тепло улыбнулась и произнесла:

– Господин фон Бекк, лучше познакомьтесь с моей подругой Лили, она гораздо больше меня годится на роль актрисы.

Герман разочарованно рассматривал вульгарную девицу, обмахивающуюся ладошкой и аффектированно закатывающую глаза.

– Господин фон Бекк – режиссер? – обрадовалась танцовщица. И восторженно затараторила, коверкая слова: – Долли, ты же знаешь, как я обожаю театр! Театр и шампанское – вот две вещи, от которых я никогда не откажусь!

Она игриво протянула Герману пустой бокал, требуя наполнить.

– Я не работаю в театре, я снимаю фильмы, – сухо проговорил фон Бекк, наливая игристое вино в протянутый бокал.

– Как интересно! Я обожаю фильмы! – снова опустошая бокал, воскликнула Лили, полностью переключая на себя беседу за столом.

Герману стало скучно. Эта особа его совсем не привлекала. Ни в качестве актрисы, ни как женщина, однако вежливость требовала демонстрировать обратное.

– Ну же, господин фон Бекк! Расскажите скорее! Так хочется узнать, как делаются фильмы!

– Вот и хорошо, вы поговорите, а я пойду, – поднялась из-за стола Волынская.

– Ольга Павловна, – потянулся за ней фон Бекк, но фея уже скользила между столиками по направлению к выходу.

В тот вечер Герман напился. Не один напился, а с Лили. Они сидели в ресторане до закрытия, затем новая знакомая выразила горячее желание увидеть кинофабрику. Фон Бекк усадил ее в авто и повез к себе. Загнав машину в гараж, провел Лили к особняку через парк, мимо грота и дальше по всей территории, со всех четырех сторон демонстрируя съемочный павильон.

– Какое великолепие! – оглядывая стеклянные стены, то и дело восклицала гостья. – Немыслимая роскошь!

Нагулявшись, Лили сказалась голодной и захотела перекусить. Трапезничали они в гостиной, угощаясь грушами, виноградом и ломтиками швейцарского сыра, запивая трапезу вином. Раскинувшись на диване, Лили, запрокинув голову, обкусывала с кисти сочные виноградины и капризно говорила усевшемуся в кресле Герману:

– Господин фон Бекк, не будьте таким букой! Идите же скорее ко мне и помогите расправиться с этим бесконечным виноградом! Ем, ем, а его все не убавляется.

– Благодарю, мадемуазель Лили, я не голоден, – закуривая очередную папиросу, сухо тянул фон Бекк, не зная, как отделаться от надоедливой особы.

Танцовщица поднялась, покачивая бедрами, подошла к столу и взяла из вазы грушу. Надкусила, глядя Герману в глаза, затем перевела взгляд на сочную мякоть и, вскрикнув и уронив грушу на ковер, вспрыгнула к хозяину на колени.

– Червяк! – жалобно пискнула Лили. – Я ужас как боюсь червяков!

Она прижалась губами к его губам, и Герман без особой охоты, но все-таки ее поцеловал. Шумно втягивая ноздрями аромат пропахших табаком усов, Лили торопливо принялась одной рукой расстегивать на Германе рубашку. Второй рукой девушка направила его ладонь себе под блузку, и, постанывая от удовольствия, всем телом стала тереться об него. Даже каменный идол, и тот не смог бы удержаться от соблазна, не то что охочий до женщин молодой фон Бекк. Подхватив Лили на руки, он донес искусительницу до дивана и рухнул вместе с ней на стеганый бархат подушек. Это было похоже на безумие. На наваждение. Точно какие-то неведомые силы подхватили фон Бекка и увлекли в водоворот, и он уже не сопротивлялся поглотившей его страсти.

Лили все еще лежала, раскинувшись на бархатных подушках и изнемогая от нахлынувших чувств, когда он перебрался в кресло и закурил.

– Вы ведь теперь меня снимете в фильме? – лениво потянулась Лили, и Германа охватила тоска.

Женщины и раньше ложились с ним в постель ради того, чтобы стать актрисами кинематографа и получить роль героини, но ни одна из них не говорила об этом так прямо и без обиняков. И Герман, развернувшись и глядя ей в глаза, жестко сказал:

– Нет, Лили. Боюсь, что нет.

Запахнув расходящуюся на груди блузу, она порывисто изменила положение, сев на диван. В глазах ее плескалось бешенство.

– Как это нет? Отчего нет? – грозно насупилась она. Резкие черты ее лица сделались хищными, и девушка стала похожа на куницу.

– Поймите, Лили, вы мало подходите на роль моей героини. У вас простое милое лицо. Совсем, простите, не аристократическое. Я же думаю написать сценариус по мотивам истории вашей подруги. У меня, знаете ли, есть принцип. Если возможно, я стараюсь брать на роль не актеров, а реальных участников событий. В фильме «Мадемуазель Витроль» заглавную роль – роль ревнивицы, расправившейся с соперницей при помощи выплеснутой в лицо кислоты, сыграла сама преступница – Амалия Коган. И я хочу, чтобы Долли сыграла свою мать. В вашей подруге видна порода.

– В Долли – порода? – рассмеялась Лили. – Фон Бекк, да вы что, подумали, будто бы Долли и в самом деле дочь Опального Князя? Это я! Я его дочь! А с Долли мы всего лишь поменялись паспортами, потому что глупышка Долли готова к скучной жизни с моей теткой-графиней Святополк-Червинской, а я нет! Если хотите знать, Долли вообще не женщина!

– Лили! – одернул хозяин зарвавшуюся девицу. – Вы бредите?

– Выслушайте меня! Я познакомилась с ней в пансионе, все ее дразнили мальчишкой, у нее в бумагах было записано – Алексей Устинов. Сперва ее звали Аликс, а потом леди Эмили стала называть ее Долли. Долли рассказывала мне по секрету, что, до того как перебраться в Лондон, они жили в Москве, на Лубянской площади, и во дворе дома ее, тогда еще мальчика Алешу Устинова, покусала собака, совершенно лишив мужских атрибутов. Долли говорила, что могло быть и хуже, но спас ее соседский парнишка Лев Тихомиров из букинистической лавки. С тех пор она его боготворит.

Лили подошла к вазе, отщипнула виноградину и отправила в рот, снова вернувшись к зеркалу и продолжив приводить себя в порядок.

– И с чего бы это Долли выглядеть аристократкой, когда ее родители всего лишь разорившиеся торговцы лесом! – заносчиво проговорила гостья. – По дороге в Англию ее мать скончалась. Отец таскал сына-урода по всем врачам, и известный в Лондоне новатор доктор Войнич уговорил папашу на операцию, которая бы сделала из мальчика девочку. Врач-экспериментатор не мог упустить подвернувшийся шанс, а отец не захотел отказываться от предложенных доктором денег. И доктор в качестве эксперимента прооперировал Алешу Устинова, вживив яичники и снабдить убогое дитя специальными препаратами собственного изготовления.