– Скажешь, жить останешься. – Затем, так и не дождавшись ответа, пробормотал:

– Ну, как хочешь. Мне все равно, кто из вас двоих первым расколется.

На какое-то время удовлетворив свои инстинкты, удовлетворив желание унижать других и причинять боль, хозяин дома расправил плечи и еще несколько раз прошелся перед Рублевым и Чесноковым.

– Глупо рисковать жизнью из-за чужих денег. Ну и что из того, если вас закопают в моем саду, а деньги придут в банк? Пройдет пару месяцев и о вас никто не вспомнит – ни добрым, ни плохим словом не вспомнит.

Он сел на верстак и придал своему лицу выражение, долженствующее, по его убеждению, изображать полную искренность.

– Вы, конечно, смотрите на меня и думаете: какая сволочь, зарится на чужие деньги! Мы зарабатываем, а он грабит. А между тем, это не моя прихоть и отступать мне никак не получается. Я буду с вами предельно откровенен, и вы поймете: ни вам, ни мне деваться некуда. Мои ребята везли возвращать долг, но на них по дороге напали и деньги ушли на сторону. А долг-то возвращать мне нужно! Вот и пришлось наехать на вас. И я вытрясу из вас признание, ведь, не отдай я долг, меня и моих ребят ждут крутые разборки. Деньги-то нешуточные!

Никто из двоих работников банка не проронил ни слова. Но самое странное, что услышанное от бандита произвело на Чеснокова куда большее впечатление, чем все угрозы. Он поверил, бандитам и впрямь нечего терять – для них выбор невелик – или смерть от рук «коллег», или возвращение долга. Третьего не дано.

В задумчивости хозяин протянул руку к проводу лампочки-переноски. Свисавший с верстака патрон качнулся. Но Александр сдержался, чтобы скрыть свой испуг. Мужчина еще раз осмотрел своих пленников, как бы прикидывая, кто из них менее стойкий, кто скорее сдастся.

– Его, – наконец негромко произнес он, указав рукой на приросшего к стулу Чеснокова.

Один из охранников снял с полки плоскую коробочку, в которой обычно хранят шприцы, отщелкнул крышку.

– Ну что ж, – вздохнул хозяин дома, – этого хотел не я, этого хотели вы.

Охранник ножом разрезал рукав пиджака Чеснокова и отошел в сторону.

– Вот коробочка, – говорил хозяин дома, – а вот шприцы. Вот одна ампула, а вот вторая.

Как вы думаете, что в них?

Андрей встретился с ним глазами и не смог промолчать. Взгляд этого человека словно обладал какой-то гипнотической силой.

– Не знаю, – растерянно проговорил он.

– В одной ампуле, – широко усмехнулся мужчина, – яд, который действует в течение двадцати минут. А вот в другой ампуле – противоядие, которое, если ввести его вовремя, спасет жизнь. Я понимаю, оба вы надеетесь на чудесное спасение, хотя уже сумели убедиться, от меня вам не ускользнуть. Ну что ж, человеку свойственно верить в чудеса. Но вот если ты, – он указал рукой на Чеснокова, – будешь знать, что жить тебе осталось всего двадцать минут, и каждая секунда твоего молчания уносит шансы на спасение, ты заговоришь.

Александр плотно зажмурился, словно бы то, что он сейчас видел, могло его спасти.

– Или ты, – обратился мужчина к Рублеву, – скажешь нам то, что тебе известно, и твой приятель перестанет дергаться, а ты вернешься домой.

– Заткнись, скотина! – не выдержал Александр.

– Зря ты так, – покачал головой хозяин. – Вколи-ка ему лекарство из первой ампулы.

Даже на лице охранника появился легкий испуг, словно он понимал, все, что сейчас происходит с другими, может произойти с ним самим, ослушайся он сейчас хозяина или провали какое-нибудь другое дело. Но, тем не менее, он срезал верхушку ампулы и набрал препарат в шприц.

Чесноков задергался, пытаясь вырвать руку из-под веревок, которые притягивали ее к гнутому подлокотнику венского стула.

– Чего ты дергаешься? Скажи, что знаешь, и вместо гаража окажешься в тропиках.

– Скотина.

– А может, ты?

Рублев понимал, еще совсем немного и он сам сдастся. Он попробовал примерить положение, в котором только что оказался Чесноков, на себе и понял, он сам не сдержался бы, сказал бы все, что знает, а если потребовалось бы, еще и приврал бы с три короба, лишь бы закрылась крышка на плоской коробке со шприцами и ампулами.

– Не дергайся, – вновь проговорил хозяин, – ничего страшного еще не произошло. Ну, вколют тебе яд, так это же не цианистый калий, смерть наступит через двадцать минут. Помни об этом и наслаждайся жизнью, если уж решил ничего не рассказывать. Передумаешь – вот она, твоя спасительная ампула, – он достал ее из коробочки и поставил на губки слесарных тисков. – Только учти, ампула у меня одна, за другой далеко посылать – в город. Упадет, разобьется – пеняй на себя.

Уже почти ничего не соображая от ужаса, Чесноков ерзал на стуле, а перед ним стоял охранник со шприцем в руке, с иголки которого свисала крупная капля абсолютно прозрачной, отливающей серебром жидкости.

Наконец Александр сумел упереться носками ботинок в пол. Стул качнулся на ножках и завалился на бок. Никто не спешил его поднимать.

– Ну что ж, умирать можно и лежа, – послышался хриплый голос. – Коли!

Охранник склонился и молниеносно воткнул иглу в руку Чеснокова. Тот закричал так, словно бы его прижгли каленым железом. Поршень шприца медленно подошел к отметке ноль.

Александр замер, боясь сломать иголку.

– Отсчет времени пошел, – предупредил хозяин, – считай, живешь сейчас минута за год. Все-таки интересно себя чувствуешь, когда знаешь с точностью до минуты, когда умрешь.

Он снял с запястья дорогие часы в металлическом корпусе и поднес их к самому лицу Чеснокова.

– Видишь, тебе девятнадцать оборотов осталось. А мне еще надо успеть ампулу открыть, второй шприц набрать. Пока не расскажешь, противоядие не введут. И помни – второй-то ампулы у меня нет.

Он аккуратно положил часы на пол. Чесноков тут же скосил на них глаза, боясь упустить взглядом стремительное движение секундной стрелки. А хозяин дома подошел к тискам, повернул ручку, раздвигая губки, а затем поставил между ними ампулу и осторожно принялся крутить ручку, сводя стальные губки.

– Осторожно, она же треснет! – надорванным голосом умолял Чесноков.

– А чего ты так распереживался, если не хочешь мне говорить о деньгах? Вот если ты мне расскажешь, то можешь считать эту ампулу своей. Тогда и переживай за ее сохранность.

Чеснокову казалось, что от прерывистого движения секундной стрелки вздрагивает даже бетонный пол. Он смотрел на тонкую, как волосок, стрелку, неумолимо отсчитывающую деления на циферблате. Ему казалось, стоит лишь сильно захотеть, и он сможет остановить ее движение одним взглядом, сумеет остановить время для самого себя, пока не подоспеет помощь.

Но откуда может прийти эта помощь, если пять оборотов из двадцати стрелка уже совершила?