А вот это правильно! – согласилась Калерия Семеновна,прекрасно помнившая то время, когда русский язык был языком межнациональногообщения. По крайней мере для «пятнадцати республик, пятнадцати сестер» иостального социалистического человечества.

«Со стороны внешних впечатлений после нашей разрухи в Европевсе прибрано и выглажено под утюг. На первых порах особенно твоему взору этопонравилось бы, а потом, думаю, и ты бы стал хлопать себя по колену и скулить,как собака. Боже мой, такая гадость, однообразие, такая духовная нищета, чтоблевать хочется. Сплошное кладбище. Все эти люди, которые снуют быстрее ящериц,не люди – а могильные черви, дома их гробы, а материк – склеп. Кто здесь жил,тот давно умер, и помним его только мы. Ибо черви помнить не могут.

В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что такпо-чеховски».

И опять Калерия Семеновна, обожавшая столицу нашей Родины,была солидарна с автором.

«И правда, на кой черт людям нужна эта душа, которую у нас вРоссии на пуды меряют. Совершенно лишняя штука эта душа, всегда в валенках и сгрязными волосами. С грустью, с испугом, но я уж начинаю учиться говорить себе:застегни, Есенин, свою душу, это так же неприятно, как расстегнутые брюки».

Есенин? Сергей?

Калерия Семеновна замерла с открытым ртом. Потом логикавзяла вверх над эмоциями: ну откуда письмам великого поэта взяться на ее даче?Это абсурд. Или литературная мистификация. В общем, этого не может быть, потомучто не может быть никогда.

Тут пенсионерка заметила на дне коробки еще какую-то бумагу.Это оказался чистый листок, в который была завернута фотокарточка. С карточкина Калерию Семеновну смотрел человек, изображение которого висело на стенахдоброй половины квартир Советского Союза.

Простой рязанский парень. Голубоглазый и светловолосыйкрасавец. Самый русский поэт. Сергей Есенин.

На обороте фотографии – четверостишие:

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

Калерия Семеновна смутно помнила, что дальше должно бытьпродолжение. Однако на этом текст обрывался. Стояла только дата – 1922 год.

Пенсионерка больше не думала о том, каким образом жестянаякоробочка оказалась на ее чердаке. Она решала другую проблему. Что делать снаходкой? Если документы подлинные, то они, несомненно, являются народнымдостоянием. И их надо народу отдать. Вот только куда нести письма сфотографией: в музей Сергея Есенина в селе Константиново? В Государственныйлитературный музей? А может, просто отдать в милицию – и пусть самиразбираются?

Тут Калерия Семеновна вспомнила, что соседская девочка Машаучится на филологическом факультете МГУ. Пенсионерка решила отдать находку ей,чтобы та уже передала бумаги специалистам.

Но Маши дома не оказалось. Три дня назад ее забрали вбольницу с подозрением на аппендицит, благополучно прооперировали, и домойдевушка должна вернуться минимум через неделю.

Екатерина Николаевна, мама Маши, выслушала соседку ипредложила:

– А ты сама сходи в университет. Зайди на кафедрурусской литературы, они тебе подскажут, к кому обратиться.

Никаких особых дел у Калерии Семеновны не было, и онапоехала в обитель знаний. С трудом прорвавшись через охранников на входе, спомощью студентов она нашла кафедру. Хорошенькая лаборантка объяснила ей, чтотворчеством Сергея Есенина у них занимается Юрий Львович Помидоркин, профессори доктор наук. Но сейчас он взял творческий отпуск на весь семестр, потому чтопишет новую книгу о Есенине, так что в университете будет лишь в феврале.

Калерия Семеновна чрезвычайно расстроилась. Ну вот, онахотела внести свою лепту в развитие русской науки, но ничего не вышло. От обидыу пенсионерки даже слезы на глазах выступили.

– А вы, собственно, по какому вопросу? – участливоспросила лаборантка.

Пыкова объяснила, что нашла письма, которые, возможно,написаны рукой самого Есенина. Пенсионерка показала заинтригованной девушке иписьма, и фотографию, а также во всех красках описала, как лазила на чердак икопалась в сундуке.

– Надо позвонить Помидоркину, – решительно сказалалаборантка, накручивая диск телефона. – Правда, он не любит, когда его беспокоятдома, но дело не терпит отлагательств.

И она протянула Калерии Семеновне трубку.

– Слушаю! – раздался сухой и резкий голос.

Во второй раз женщина изложила историю своей находки.

– Зачитайте-ка мне какой-нибудь абзац, –потребовал профессор.

Калерия Семеновна прочитала то, что ей больше всегопонравилось, – про разлагающийся Запад и его духовную нищету.

– Стиль Есенина… – задумчиво проговорилПомидоркин. – Ну ладно, везите бумаги ко мне домой. Так и быть, выделю вампятнадцать минут. Хотя, конечно, вряд ли это настоящие письма. Лаборанткаобъяснит, как до меня добраться.

И, не прощаясь, профессор повесил трубку.

Калерия Семеновна возмутилась. «Везите бумаги»! Она же некурьер какой-нибудь, чтобы целыми днями мотаться по всей Москве! Но все-такипенсионерка отправилась в путь, решив, что это будет ее последняя жертва во имянауки.

На звонок дверь открыла сухонькая старушка в клетчатомпереднике. Она смотрела на Калерию Семеновну строго, как на студентку,прогулявшую экзамен.

– Я привезла письма Есенина, – произнеслазаробевшая пенсионерка.

– Хозяин вас ждет, – с достоинством ответила та ивпустила гостью в квартиру.

«Ишь, прислугу держит, – удивлялась Пыкова, шествуя застарушкой по длинному коридору. – А все толкуют, что российская наука вкризисе».

Внешний вид Юрия Львовича Помидоркина убедительносвидетельствовал: до кризиса далеко. Профессор оказался энергичным мужчиной веще приличной физической форме, хотя и с аккуратным брюшком. Калерия Семеновнаавтоматически отметила, что он, должно быть, как и она, недавно справил60-летие. Однако выглядел Юрий Львович как типичный ходок по дамам, чей возрастне превышает студенческий. Максимум, на что бы он согласился, –молоденькая аспирантка, с благоговением взирающая на доктора наук.

– Ну-с, давайте сюда вашу находку, – безпредисловий сказал Помидоркин и требовательно протянул руку.

В очередной раз поразившись его невоспитанности, КалерияСеменовна отдала бумаги. Профессор впился в них взглядом. Затем взял со столалупу и принялся внимательно изучать строчки. Через полчаса та же участьпостигла фотокарточку. Калерия Семеновна, так и не дождавшись приглашения,осторожно присела в вольтеровское кресло. Наконец, Помидоркин понюхал бумагу,странно хрюкнул и поднял на пенсионерку глаза. Пыкова заметила в них какой-тоадский отблеск и поспешно отвела взгляд.