– Каган дал, каган взял, – усмехнулся Ицхак. – Не о том сейчас следует думать и тебе, Обадия, и твоему отцу. Мы на пороге междоусобной войны.

– Это ты о чем? – не сразу понял Обадия.

– О крепости Варуне, которую атаман Искар Урс строит под самым нашим носом на притоке Дона.

– В Русалании два десятка атаманов, и вряд ли они когда-нибудь договорятся между собой, – пренебрежительно махнул рукой Обадия.

– И тем не менее разногласия между атаманами не помешали русам бросить вызов кагану. Ведь они до сих пор не признали его власть и требуют, чтобы он принес жертву Перуну.

– Отец тверд в иудейской вере, – нахмурил брови Обадия.

– Похвально, – пожал плечами Ицхак, – но эта твердость не избавляет нас от сложностей. Боюсь, что Варуна не будет последней крепостью на границах Русалании, и эта цепь застав, выстроенных боярином Драгутином, отрежет нас как от Руси, так и от Крыма, где уже с удобствами расположились византийцы, создав там Херсонесскую фему.

– Что ты предлагаешь?

– Это не я предлагаю, Обадия, это нам навязывают войну, и мы должны принять вызов. В противном случае нас запрут в Итиле и в конечном счете опрокинут в Хвалынское море.

– Отец не согласится, – покачал головой Обадия. – Он надеется договориться с атаманами и вернуть Русаланию под свою длань.

– Он дождется того, что варяжский сокол поразит степного гепарда и восторжествует, как в Руси, так и в Хазарии.

– Об этом соколе я уже слышал от бека Вениамина, – криво усмехнулся Обадия. – А тот в свою очередь – от гана Карочея. Скажу честно, Ицхак, я не принял эту байку всерьез.

– И, возможно, правильно сделал. Нам важно, чтобы эту байку всерьез принял каган Турган. Я уже попросил Карочея поделиться своими впечатлениями о поездке в Варгию с знакомыми ганами. А поскольку скиф знаком почти со всеми, то очень скоро весть о Соколе дойдет до ушей Гепарда. И тогда в полный рост встанет вопрос о каган-беке, способном укротить непокорную Русаланию и уничтожить самозванца, протянувшего руки к каганской булаве.

Обадия с интересом посмотрел на своего умного дядьку. Какое счастье, что Ицхак – чистокровный сефард и ему никогда не быть каганом, иначе этот честолюбивый человек легко убрал бы со своего пути не только Тургана, но и самого Обадию, махнув рукой на кровные узы. Впрочем, голос крови всегда молчит, когда речь идет о власти. Во всяком случае, сам Обадия не был бы огорчен, если бы его отца Тургана постигла участь каган-бека Данияра. Но, разумеется, сам бы он не стал принимать в этом никакого участия. Бек Вениамин намекал ему на возможность такого развития событий, но Обадия отмолчался, не сказав ни да, ни нет. И дело здесь не в робости, просто для подавляющего большинства хазарских вождей он всего лишь сын своего отца, к тому же рожденный рахдониткой, а следовательно, почти чужак. Пожалуй, Ицхак прав: Обадии нужен победоносный поход, причем с большой добычей, дабы удовлетворить аппетиты хазарских ганов. И предпринять его следует еще до того, как на Дону утвердится лютый враг каганата, боярин Драгутин. Покорив Русаланию, каган-бек Обадия сможет продиктовать свои условия не только отцу, но и его спесивым ближникам.

– Русалания – крепкий орешек, – сказал Ицхак, догадавшийся о мыслях сестричада. – Тем более что даджан заручился поддержкой князя Гостомысла и что еще важнее – кагана Славомира.

– Мне нужны не твои предостережения, Ицхак, а деньги. – Пухлые губы Обадии обиженно дрогнули. – Какой ответ ты привез от западных рахдонитов?

– Деньги будут, – спокойно отозвался Жучин. – Осталось получить разрешение твоего отца на набор гвардии.

– А зачем? – криво усмехнулся Обадия. – Я ведь бек, а потому вправе набрать столько мечников, сколько пожелаю. Зачем тревожить кагана по столь пустяковому поводу, у него и без того забот хватает. Я размещу своих гвардейцев в Сарае, там они не будут мозолить глаза ни кагану, ни его беспокойным ближникам.

– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ицхак. – Будущему каган-беку выгодно иметь под рукой людей, преданных лично ему.

– Каган-беком надо еще стать.

– Ты им станешь, Обадия, это я обещаю тебе твердо.

– Ловлю тебя на слове, дядя Ицхак.

Слухи о Варяжском Соколе дошли до ушей кагана, когда он возвращался с малой дружиной из дальней усадьбы в стольный град. Турган любил это время, когда отдохнувшая за зиму земля украшала себя ярко-зеленым ковром, а на деревьях, вчера еще голых, из набухших почек проклевывались клейкие листочки. В этот раз он дождался не только листочков, но и буйства цветов, враз покрывших многочисленные плодовые сады вокруг Итиля бело-розовой пеной. И сейчас, медленно двигаясь по дороге, Турган не столько слушал сплетни ближников, сколько любовался окружающим пейзажем и вдыхал чудный аромат природы, очнувшейся от зимней спячки. Тем не менее слова гана Мамая не только достигли его ушей, но и задели за живое сердце.

– Какой еще сокол? – резко обернулся он к смутившемуся гану. Мамай был славянином, но новую веру принял одним из первых и прилежанием своим заслужил похвалы уважаемых рабби, ибо в отличие от многих соблюдал все предписываемые новой религией ритуалы и обряды. Кроме того, его ни разу не замечали в жертвовании старым богам, чем грешили многие хазарские ганы. Турган смотрел на подобные оплошки своих ближников сквозь пальцы, но у рахдонитов такое поведение ганов вызывало законное раздражение.

– Мне рассказал о нем ган Карочей, – развел руками Мамай, и круглое, заросшее светлой бородкой лицо его покрылось красными пятнами. Ган был давним соратником Тургана и в битве не подвел бы, зато в дворцовых интригах он терпел неизменное поражение, порою становясь игрушкой в руках недоброжелателей кагана.

– Этот расскажет! – криво усмехнулся ган Бегич, поигрывая нагайкой. Бегич, ас по происхождению, расторопного скифа терпеть не мог. Впрочем, ненависть была взаимной.

– А почему Ицхак-бек не доложил мне об успехах своего посольства? – нахмурил брови каган.

– Так ведь он вернулся совсем недавно, – осторожно заметил рабби Исайя, кося на рассерженного кагана слезящимися от пыли глазами. Рабби Исайя был никудышным наездником, а его немалые годы не позволяли надеяться, что со временем он исправит ситуацию. В кагановой свите над его посадкой откровенно потешались. Зато по части знания Торы старому Исайе не нашлось бы равных. К сожалению, подобного рода знания невысоко ценились среди языкастых, но невежественных Тургановых ближников.

– Две седмицы уже прошло, – не согласился с рабби ган Бегич, – а Ицхак-беку все недосуг побаловать нас новостями.

– Чтобы сегодня же вечером Жучин был во дворце, – процедил сквозь зубы каган и в раздражении хлестнул коня плетью.

Доброхоты известили Ицхака о кагановом гневе уже к полудню. Жучин, однако, встретил это известие спокойно и принялся не спеша готовиться к встрече с грозным повелителем Хазарии. Ган Бегич, принесший иудею столь нерадостную весть, испытал разочарование. Конечно, Жучин был рахдонитом и мог себе позволить некоторые вольности в общении с каганом Турганом, который, в отличие от своего отца, порою многое позволял как ближним, так и дальним. И очень может быть, что в один далеко не прекрасный момент это великодушие еще может выйти кагану боком. Сам Бегич не доверял ни Ицхаку Жучину, ни Обадии, ни рахдонитам, окружившим плотным кольцом сына кагана.