– Не уверен, – покачал головой ган. – Средь ближников кагана у Обадии и без Бегича есть немало недоброжелателей.

– И ты полагаешь, что каган видел это письмо?

– Не знаю, – пожал плечами Карочей. – Но слухами земля полнится. И если о грядущем заговоре прознали персы, то почему бы о нем не прознать и Тургану. Казнить без причины своего старшего сына и его ближников он не может. Мало ли какие слухи ходят по Итилю. Да и письмо еще само по себе не доказательство, его ведь можно просто подделать. В любом случае казнь сына, пусть и виновного, любви народа кагану не добавит. Не говоря уже о ближниках Обадии, людях влиятельных и далеко не слабых, способных противостоять кому угодно, даже самому кагану.

– Хочешь сказать, что Турган собирается устранить нас всех чужими руками?

– А почему же нет, уважаемый бек, – обворожительно улыбнулся собеседнику Карочей. – Ган Бегич подставит Обадию, боярин Драгутин ударит, и угроза исчезнет по крайней мере на ближайшие десять лет. Пока не подрастет Ханука и не заявит о своих притязаниях во весь голос.

Первой же мыслью, пришедшей в протрезвевшую голову Вениамина, была мысль о шантаже. Но, пораскинув мозгами, бек ее отбросил. Гану Карочею незачем убивать рабби Зиновия и рыться в его вещах, кроме того, скиф просто не умеет читать. Ну и наконец, ган и без того знает о заговоре практически все. И если бы он захотел предать своих соратников, то сделал бы это, не прибегая к трюку с письмом. Да и зачем гану смерть Обадии и Жучина, которые все эти годы ему покровительствуют? А в окружении кагана скифа, мягко говоря, не любят, и тот же ган Бегич отдаст руку на отсечение, чтобы увидеть его на виселице. Нет, Карочей не предаст – ему это невыгодно. Зато Тургану в создавшейся ситуации действительно выгодна смерть Обадии, а о ближниках кагана и говорить не приходится, эти зубами готовы грызть богатых рахдонитов. Выходит, Вениамин зря завидовал Жучину. Дело-то здесь не в Ицхаке, а в кагане, решившем приготовить сыну ловушку и одним махом избавиться от всех его сторонников. Еще совсем недавно Турган ни о какой войне и не помышлял. Более того, готов был идти навстречу атаманам. И вдруг почти в один миг поменял решение. И сделал то, чего от него рахдониты не могли добиться в течение года – назначил старшего сына каган-беком. Варяжский Сокол, что ли, его так напугал? Ой ли! Вениамин все больше склонялся к мысли, что Карочей, скорее всего, прав, и хитроумный Гепард, воспользовавшись чужой подсказкой, решил разыграть свою комбинацию.

– Мне нужно это письмо, ган Карочей. Я готов заплатить за него любую сумму.

– А какую именно, уважаемый бек? – спросил Карочей. – Ведь ты же знаешь наших ганов, это не те люди, которые даром отдают понравившуюся вещь.

– Десять тысяч денариев, – твердо сказал Вениамин.

– Это приемлемая плата, – кивнул головой Карочей. – К сожалению, Джелал уже покинул Итиль, но здесь находится приказный, который, возможно, знает, с кем из ганов перс в последние недели вел дела. Ты сам поговоришь с Обадией, уважаемый бек, или это сделать мне?

– С Обадией говорить буду я, – жестко проговорил Вениамин, – а тебя, ган, я попрошу помолчать, хотя бы до завтрашнего утра.

– Я буду нем как рыба, уважаемый бек, – сложил руки на груди скиф.

Карочей был доволен прожитым днем. Ход с письмом грозил большой опасностью самому гану, ибо Вениамин-бек, человек далеко не глупый, мог заподозрить его в шантаже и даже предательстве. Но, к счастью, все обошлось. Хотя победу праздновать еще рано. Теперь следовало найти счастливого обладателя опасного письма, а точнее человека, который мог таковым являться в глазах уважаемого Вениамина. Такой на примете у Карочея имелся, но работа с ним требовала немалых усилий и ювелирной точности в словах и поступках. Впрочем, десять тысяч денариев вот так просто в руки не даются. В последнее время Карочей почувствовал вкус легких денег. И деньги полюбили его, золото прямо-таки липло к его рукам. Оставалось только подсчитывать прибыль и пускать ее в оборот, дабы не остаться внакладе. Ибо на носу война, а война требует больших расходов. Почему бы Карочею, через подставных лиц естественно, не поучаствовать в выгодном деле и не ссудить каган-бека Обадию, нуждающегося в золоте, приличной суммой. Почему на войне должны наживаться только рахдониты, и чем скиф Карочей хуже того же Вениамина, тем более что они оба теперь иудейской веры?

Обадия внимательно выслушал рабби Вениамина. Каган-бек был практически трезв, видимо, новое назначение не столько обрадовало, сколько озаботило его. Отцу он, конечно, не верил, а потому к опасениям Вениамина отнесся с большой серьезностью. Любая война чревата не только победой, но и сокрушительным поражением. А на хазарских ганов полагаться нельзя. Славяне и асы без большой охоты пойдут в Русаланию, а печенеги годны лишь для набегов. Нужна стальная когорта, на которую Обадия мог бы опереться в борьбе с врагами как внутренними, так и внешними.

– Сегодня я, кажется, нашел бека для своей гвардии, – сказал Обадия, глядя прямо в глаза Вениамину. – Я тебя имею в виду, уважаемый рабби.

Вениамину ничего другого не оставалось, кроме как склониться перед каган-беком в поклоне. Эту гвардию еще предстоит сформировать, но главное у них для этого есть, и это главное – деньги.

Ладьи боярина Драгутина появились возле недостроенной крепости Варуны вместе с весной. Воислав Рерик с интересом оглядел высокие стены, сложенные из огромных камней, и пришел к выводу, что на юге строить умеют не хуже, чем на севере. Величественное сооружение возвышалось на берегу Северского Донца, надежно прикрывая пашни и пастбища Русалании от непрошеных гостей. Непрошеные гости в этих местах, впрочем, появлялись редко, уж слишком громкая слава шла о здешних обитателях. Прежде русы ни о каких крепостях и не помышляли, считая их строительство бесполезной тратой времени. Ибо самой надежной защитой руса был меч, а жизнь его большей частью проходила в ладье, а не на берегу. Русаланы, как и ротарии-руги, жили набегами, грабя побережье моря, которое многие так и называли Русским, отдавая дань уважения его истинным хозяевам. Но на берегах Дона и его притоков обитали с давних времен славянские и скифские роды, промышлявшие скотоводством и земледелием. Они хоть и признавали власть атаманов, но чисто номинально, платя им символическую дань. Впрочем, русы в этой дани и не нуждались. Бог воинской добычи Перун, которому присягали русы, не оставлял своих преданных ближников вниманием и поддержкой, даруя им победы и на море, и на суше. Атаманы признавали в кагане верховного вождя, но только до той поры, пока потомки туранца Булана приносили жертвы славянским богам и соблюдали ряд, установленный богом Родом. Битюс был последним из каганов, который, уже приняв иудейскую веру, уважил Перуна и остальных славянских богов. Но его сын Турган оказался глупее отца: он не только отказался от освященного предками ряда, но и поставил свои законы выше славянской правды. Он посягнул на права богов, а такое прежде никогда не прощалось в Руси, а уж тем более в Русалании. Атаманы не только отказались сами выплачивать дань кагану-отступнику, но и не позволили это сделать окрестным славянским и скифским племенам. Тургановых сборщиков изгнали из Русалании с великим позором, а кагану велено было сказать, что вероотступникам дороги на Дон нет. Атаманы отлично понимали, что в Итиле вряд ли спокойно проглотят нанесенную обиду, а потому и не стали возражать, когда сын киевского князя Яромира решил поставить на Северском Донце крепость Варуну, дабы прикрыть урсов и славян, пришедших из радимецкого княжества на пустующие земли. Среди пришельцев верховодил ган Искар, сын Лихаря и внук гана Листяны, хорошо известного в Русалании своей удачливостью в набегах. Атаманы встретили Искара как равного и после прохождения необходимого в таких случаях обряда приняли его в свою среду. Вместе с ганом Искаром клятву Перуну принесли и двести его мечников, выходцев как из знатных, так и из простых радимецких и урусских родов.