Томас Листер был облечен губернатором пышным титулом инспектора побережий и волонтеров. Своим товарищам он казался стариком — ему уже перевалило за пятьдесят. В свое время он также входил в число Согsican Rangers, а в момент британской оккупации был офицером гарнизона в Аяччо. Чтобы прибавить ему влияния и власти, ему был присвоен «местный» ранг подполковника, что не могло не вызвать раздражения прочих офицеров.

«Это мужлан, деревенщина, — возмущается Горрекер, — он сморкается в полог своей постели, пользуется грязным, засаленным гребнем и целый год носит, не снимая, одни и те же брюки, да еще и прилюдно ковыряет в носу».

Однако есть кое-что и похуже. Когда освободилась должность надзирающего офицера в Лонгвуде, Лоу решил поручить ее этому отвратительному хаму. Он не видел ничего предосудительного в том, чтобы назначить бывшего члена Corsican Rangers надзирателем за Великим корсиканцем. Это вызывает бурное возмущение французов, и как ни превозносит Лоу достоинства своего кандидата, «человека нрава мягкого и безобидного, знающего французский и итальянский и желающего всеми силами содействовать благополучию пленных и их близких», ему все же придется смириться с категорическим отказом.

«Нам стало известно, — пишет Бертран, — что сей подполковник есть тот самый Листер, который командовал в Аяччо, где находится родной дом Императора. Он не принадлежит ни к английской армии, ни к какой бы то ни было воинской части; в течение уже долгих лет он является вашим ставленником и находится в полной от вас зависимости; он подпишет все, что вы ему продиктуете, примет к сведению все, что вы прикажете, скажет все, что будет вам угодно, не имея иной воли и совести, кроме ваших, нашего злейшего врага. Вне всякого сомнения этот человек подходит вам более, чем какой-нибудь капитан регулярного полка, имеющий достойную репутацию и не утративший собственной совести».

Эта столь агрессивная по тону записка конечно же составлена самим Наполеоном. После обмена письмами, в которых противники именуют друг друга «сикофантами», дело дошло до открытого столкновения. Бальмену стало известно об этом скандале. Он тотчас отправил донесение русскому двору: «Какая подлость — назначать в Лонгвуд бывшего коменданта крепости Аяччо. Это непростительная бестактность. Столь же непростительная, как и назначение тюремщиков всех званий из числа ненавистных Corsican Rangers». В конце концов Лоу придется уступить и назначить на спорную должность славного капитана Джорджа Николса, который будет достойно исполнять свои обязанности.

Майон Эммет, двадцати семи лет, и лейтенанты Уортхэм, двадцати двух лет, и Джексон, двадцати одного года, являются офицерами инженерных войск, которым поручено расширить Лонгвуд Хаус, построить жилье для Бертрана, составить чертежи и возвести новую резиденцию Наполеона Лонгвуд Нью Хаус. Кроме того, они должны поддерживать в должном состоянии батареи, форты, жилые и административные строения. Эммет, коему выпадет печальная честь копать могилу для Императора, все шесть лет своего пребывания на Святой Елене будет на ножах с губернатором Лоу, которому непереносим его независимый нрав. Так же обстоит дело и с Уортхэмом, который будет удален из Лонгвуда не в связи с завершением работ, а под угрозой жестокой опалы. Лейтенант Бэзил Джексон — человек иного склада. Благодаря своей молодости, красивой наружности, изящным манерам и прекрасному знанию французского языка он станет бесценным помощником для губернатора.

Как-то вечером Бертран и его жена встретили во время прогулки русского посланника и завязали с ним разговор. «Бальмен сообщил, — записывает обер-гоф-маршал, — что мистер Джексон часто встречается с мадам де Монтолон. Говорят, что она сама бросилась ему на шею. Похоже, она безумно влюблена, ибо, будучи несколько распутной, она все еще хочет быть любимой. Это изрядно вредит Лонгвуду и губит все прочее; она не думает о том, что говорит, и о многом пробалтывается. А Джексон записывает все день за днем и по два часа беседует с губернатором». Нетрудно догадаться, какие виды имеет Лоу на молодого красавца и какую роль тот должен играть при тоскующей женщине. Бертран рассказывает об этом разговоре Императору, который в тот же вечер требует объяснений от мадам де Монтолон, а та в ответ только лепечет, что Джексон «очень славный молодой человек, простой и совсем не отличающийся умом». Как будто речь идет об уме! Наполеон сухо приказывает прекратить встречи, но несколько дней спустя Бертран смущенно сообщает: «Похоже, что Джексон где-то на тайных тропинках опять встречался с мадам де Монтолон. Трудно сказать, какой это примет оборот». Наполеон в ярости. Он вновь возвращается к этому делу 18 марта. «Монтолон и его жена должны выбирать: дать честное слово, что больше не будут встречаться с Джексоном, или уехать». Монтолон, в полной растерянности, говорит, что уедет немедленно. Бертран успокаивает его, правда, за счет репутации его легкомысленной супруги. «Он (Монтолон) скомпрометировал Джексона. А Император оказал ему большую услугу, ему и его жене, устранив Джексона. Стало быть, ему следует, не отклоняясь, идти к цели». Это был тяжкий удар для губернатора и его своеобразной разведывательной службы. А потому Лоу, узнав о решении Наполеона заставить Монтолонов удалить привлекательного лейтенанта, выходит из себя. «Говорят, что губернатор очень сердит на обер-гофмаршала и мистера Джексона из-за устроенного ими скандала и что он хочет добиться отъезда обер-гофмаршала.

Каковы были отношения между графиней де Монтолон, ее мужем и обольстительным Бэзилом Джексоном? Никто этого никогда не узнает. Лишь сама прекрасная Альбина, покоящаяся в склепе монастыря в Монпелье, ее ветреный муж, сразу же по окончании траура женившийся на англичанке, и молодой лейтенант могли бы ответить на этот вопрос. Во всяком случае это явно не было просто банальным ухаживанием очень молодого человека за все еще привлекательной женщиной, поскольку муж не выказывает ни малейшей ревности, даже когда простодушно сообщает: «Мы жили почти что под одной крышей». Любопытная или непристойная, смотря на чей вкус, деталь: Джексон покинул Святую Елену через неделю после отъезда Альбины де Монтолон, 9 июня 1819 года, и встретился с графиней в Брюсселе, куда, что весьма странно, он получил новое военное назначение.

Нет ни малейших сомнений в том, что молодой офицер был игрушкой в руках Лоу, ибо наивная самоуверенность пользующихся успехом у женщин мужчин лишает их проницательности. Много лет спустя этот последний еще живой свидетель изгнания Императора (он умрет в 1889 году в возрасте 94 лет) напишет: «Когда сэр Хадсон Лоу был квартирмейстером в Нидерландах, я был одним из его помощников, а в 1815 году, получив назначение на Святую Елену, я виделся с ним каждый день и имел беседы, носившие порой конфиденциальный характер». Но «молодой повеса», возможно, был не так уж прост и совмещал свои обязанности осведомителя с сердечными делами. Быть может, именно в этом качестве он был отправлен в Брюссель, чтобы следить за этой особой, которая могла действовать в интересах Наполеона и служить посредницей в переписке.

Лоу присутствует, можно сказать, день и ночь в Лонгвуде благодаря надзирающему офицеру, который, живя под одним кровом с французами, проводит все свое время, наблюдая, слушая и докладывая, если только ему не приходится седлать лошадь, чтобы сопровождать до Джеймстауна «кого-нибудь из пленных». О первом из этих капитанов Т. У. Поплтоне особенно сказать нечего: он был единственным, кому удалось не только прийтись по вкусу французам, но и снискать их уважение. Он даже удостоился беспримерной чести быть приглашенным Императором на ужин, а когда после двух лет службы оставил свой пост, так как его полк возвращался в Англию, Император приказал вручить ему табакерку с императорским вензелем за то, что он вел себя как «человек чести». Нужно, правда, признать, что человек этот приложил немало стараний, чтобы получить сей дорогой подарок: он всячески угождал Гурго, который не замедлил объявить всем и каждому, что Поплтон действительно исполнял свой долг «со всей возможной деликатностью». В старости он очень гордился этой дорогой безделушкой, а однажды, сорок лет спустя, из любопытства поскреб дно коробочки и обнаружил там тонкий листок бумаги — послание Лас Казу, написанное самим Наполеоном.