Ужас жил в этом доме. Это и есть Курий Бог, что прячет во влажной земле свои птичьи лапы. В нем и живет сейчас Авось. Но он совсем еще мальчик. Шамкающий, прибывающий, треснутый голос. Кто-то идет сюда, кто-то невыносимо кошмарный.

– Стра-а-н-нный мальчик, стра-а-н-нный мальчик…

Водопад. Пенная радуга. Огромное и прекрасное крыло птицы переливается так же, как и золотая нить на прялке. И снова курий терем. Там, в темноте…

– Странный мальчик.

Она стоит над ним. Страшная корявая старуха, черная ведьма, Злая Баба…

Авось мучительно всхлипнул и весь сжался. Но вырваться из сна ему на этот раз не удалось. Лишь рука потянулась в поисках браслета.

Авось еще мальчик. Но Злая Баба не убила его. Она… она его лечила от темной древлянской стрелы. И терем – вовсе не Курий Бог, он просторен и светел, и солнечный лучик бежит по прялке.

– Ты видишь меня?

Пальцы Авося пытаются нащупать браслет на предплечье, но его нет. Лишь наваливается шершавый звук, громкий треск в голове, словно распахиваются шторы. За которыми – светлый терем…

– Ты видишь меня такой? Странный мальчик. Но ты не волчонок.

Над десятилетним Авосем склонилась женщина-царица, прекрасней которой Авось никогда не видел прежде. Да и вряд ли когда увидит, потому что живым не дозволено лицезреть такой красоты.

– Редко кто видит мое подлинное лицо! Страх мешает.

Большое зеркало. В нем отражение женщины-царицы, и мальчик вздрагивает. В зеркале Злая Баба и тьма запретного леса. Но вот наваждение рассеивается. Над маленьким Авосем склонилось прекрасное лицо, и глаза горят, как звезды.

Рука Авося слепо нащупывает браслет на предплечье. Но браслета нет. Лишь сырой холодный ночной ветер дует с реки. Странные и страшные сны или видения приходят к юноше этой ночью. Возможно, тому причиной в изобилии выпитое вино. Или отсутствие браслета. Рот спящего приоткрывается, странный звук, похожий на сдавленный хрип, рождается в его груди.

– Он сможет слышать Зов и сможет отказаться от Зова… Удивительный мальчик. Но ты не волчонок.

Она в замешательстве смотрит на него, женщина-царица, загадочная пряха из светлого терема.

– Что ж это – лишний кусочек? Хм, но такого не бывает.

В ее руках сияет солнечным светом короткая золотая нить с прялки.

– Этот кусочек свободен, – задумчиво говорит она. – Что ж нам с ним делать?

Вдруг она начинает смеяться – или это переливаются хрустальным звоном утренние родники?

– По-моему, я догадываюсь… – Прекрасная хозяйка смотрит на мальчика благосклонно, но все еще недоверчиво. – Две судьбы – это удивительно…

Мальчик Авось не понимает, о чем речь. А женщина-царица с беспечным смехом снимает с прялки невесомую пряжу, подбрасывает ее в воздух – и множество ослепительных солнечных лучиков отражаются от нитей, бегают по терему, – сворачивает из нити петлю и надевает Авосю на предплечье в качестве браслета.

– Никому его не отдавай! – наказывает женщина-царица. – Но когда придет срок…

Авось стонет все более громко. Нет браслета под ищущими пальцами. Юноша ворочается, пытается вырваться из сна.

Что-то произошло тогда в страшном доме Куриного Бога или – в светлом тереме женщины-царицы. Что-то случилось с мальчиком Авосем, и он уже никогда не будет прежним. Но что? Как? Почему? На память властной рукой накинута тень. Лишь золотой узелок на щеке спящего беспокойным сном юноши ловит отражение звездного света. И вот уже сам узелок начинает светиться, и где-то в двадцати шагах отсюда, в шатре Карифы, плетеный золотой браслет вспыхивает ответным свечением.

Юноша вскрикнул во сне, а щека с узелком дернулась, словно от укуса пчелы.

– Этот кусочек свободен, – говорит женщина-царица, поднимая иголку с вдетой в нее золотой ниточкой. – Выбор останется за тобой.

И она бережным, но быстрым движением прокалывает щеку Авося и завязывает нить узелком.

* * *

Тени ожили над притихшей стоянкой купцов. Кто-то появился у берега спящей реки. Дозорный хотел было крикнуть, но громадная фигура, словно выступившая из тела ночи, сильным ударом сбила его с ног и двинулась к шатру Карифы.

* * *

Карифа прокрался к спящему Рагеже и ткнул булгарина в бок.

– Покажи мне браслет! – велел купец. – Ну, давай, показывай! Быстро!

Рагежа тут же проснулся и тут же сообразил, в чем дело.

– Да, конечно, хозяин, – сказал он, извлекая украшение из укромного места. – Сейчас, хозяин.

Рагежа на раскрытой ладони поднес к лицу Карифы золотой браслет, словно отливающий собственным внутренним светом. Глаза Карифы алчно заблестели.

– Может быть, верный Рагежа заслужил какую-то награду за свои труды? А, хозяин?

– Да, да, – начал Карифа, протягивая к браслету указательный палец, – но давай-ка…

И тогда полог шатра откинулся, и в проеме появилась огромная фигура. Карифа обомлел, и рот его захлопнулся. Сначала купцу показалось, что лицо внезапного гостя пылает гневным пламенем, да и не лицо это вовсе. Потом он подумал, что видит перед собой могущественного воина из старинных темных песен варягов, но, честно говоря, Карифа уже знал, кого он перед собой увидел.

И тогда проснувшийся мусульманин-охранник заорал, кидаясь на ночного визитера:

– Иблис! Шайтан!

Рагежа тоже схватился за меч, да и третий охранник уже натягивал тетиву лука.

Он и был повержен первым. Вошедший просто выхватил у него лук и, как прутик, сломал пополам. Карифа тихонько заскулил.

Все закончилось очень быстро. Мелькнула в воздухе кривая сабля мусульманина, сверкнул меч Рагежи… И три глухих удара, после которых последовала страшная тишина. Лишь тяжелое дыхание ночного гостя.

Карифа, все еще поскуливая, попятился. Но вошедшему не было до него дела. Сжатый в панический клубок кошмара Карифа наблюдал за его рукой, да так и не сообразил, что же в ней не так. Вот страшный гость наклонился, поднял браслет, повернулся к купцу спиной и молча вышел вон. Полог шатра за ним схлопнулся.

Голубиная почта – в Итиль – те, кто пробудились первыми – толкователи снов – соль любви и соль смерти – ты будешь последней – новый гребень принцессы Атех – вестник любви – человек в черной накидке

1

Как только пришло время, раб, что подливал вино правителю Хазарии и его гостю, хану унгров, поспешил покинуть покои шада. Укрытый тьмой, он вышел к хозяйственной части дворца, и здесь у воды, рядом с товарным лодочным причалом, у раба в арабской чалме было дело. Птица сидела в своей клети молча, не курлыкала, потому что рядом не было голубки или хотя бы другого почтового голубя. Раб извлек из складок чалмы записку, укрепил ее на лапке птицы и выпустил голубя.