Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потрясенная словами незнакомца, назвавшегося Самуэлем Менделем, Альма подскочила на сиденье и в три глотка расправилась с кофе и аспирином. Этот мужчина не был похож на юношу с румяными щеками и озорным выражением лица, с которым она прощалась на данцигском причале. Ее настоящий брат был тем смутным воспоминанием, а не человеком, которого она видела перед собой, — худым, высохшим, с тяжелым взглядом и жестоким ртом, с обожженной кожей и с глубокими бороздами морщин и шрамов по всему лицу.
— Как я могу проверить, что ты мой брат?
— Никак не можешь. Но если бы не так, я не стал бы тратить на тебя время.
— Где моя одежда?
— В прачечной. Через час будет готова. У нас есть время поговорить.
Самуэль рассказал, что последнее, что он видел из сбитого самолета, — это мир с высоты, который вращался не переставая. Он не спрыгнул с парашютом, это уж наверняка, потому что тогда угодил бы прямо к немцам, и он не мог внятно объяснить, как уберегся от смерти, когда машина упала и загорелась. Самуэль считал, что его выкинуло из кабины и он приземлился на кроны деревьев, зацепился и повис. Немецкий патруль обнаружил тело второго пилота и дальше искать не стал. Самуэля спасли участники французского Сопротивления, он был без памяти, с многочисленными переломами. Увидев, что летчик обрезан, его передали в группу еврейского Сопротивления. Несколько месяцев раненого прятали по пещерам, конюшням, подземельям, заброшенным заводам и в домах добрых людей, готовых помочь; его часто перемещали с места на место, пока сломанные кости не срослись; он перестал быть обузой и смог влиться в отряд в качестве бойца. Пелена, замутнявшая его разум, сходила гораздо дольше, чем заживало тело. По форме, которая на нем была, когда его нашли, Самуэль знал, что прибыл из Англии. Он понимал английскую и французскую речь, но отвечал по-польски; прошли целые месяцы, прежде чем молодой человек восстановил другие языки, которыми владел. Товарищи не знали его имени, поэтому называли его Резаный из-за многочисленных шрамов, но сам он решил назваться Жаном Вальжаном в честь героя романа Виктора Гюго, который читал во время выздоровления. Он сражался бок о бок с товарищами в войне, состоящей из мелких стычек, которая как будто не имела никакого смысла. Немцы действовали столь эффективно, их самомнение было столь незыблемо, жажда власти и крови столь велика, что диверсионные акции, которые устраивала группа Самуэля, не могли даже оцарапать кожу чудовища. Бойцы жили в тени, с вечным ощущением поражения и собственной ненужности, в отчаянии перебегали с места на место, как крысы, но все-таки продолжали двигаться, потому что выбора у них не было. Для приветствия им служило только одно слово: победа. Для прощания им служило то же слово: победа. Финал можно было предвидеть — Самуэля арестовали во время одной из диверсий и отправили в Освенцим.
В конце войны Жану Вальжану, выжившему в концлагере, удалось подпольно переправиться в Палестину, куда, несмотря на помехи со стороны Великобритании, накатывали волны еврейских беженцев. Англичане контролировали этот регион и всячески препятствовали эмиграции, чтобы не допустить конфликта с арабами. Война превратила Самуэля в одинокого волка, который никогда не ослаблял защитных инстинктов. В любви молодой человек довольствовался случайными подругами, пока одна из них, его товарищ по Моссаду (израильской разведывательной службе), отважная опытная шпионка, не объявила, что у него будет ребенок. Девушку звали Анат Ракоши, она эмигрировала из Венгрии вместе с отцом, из многочисленной семьи выжили только они двое. Связь двух разведчиков строилась на взаимной склонности, без романтики и планов на будущее, это устраивало обоих, и они ничего не стали бы менять, если бы не неожиданная беременность. Анат считала себя бесплодной после голода, побоев, изнасилований и медицинских «экспериментов», которые на ней проводили. Убедившись, что в животе у нее не просто вздутие, а ребенок, Анат решила, что это такая шутка Бога. Она ничего не говорила своему любовнику вплоть до шестого месяца. «Ох! А я уж думал, ты наконец-то немножко потолстела», — так отреагировал Самуэль, но известие его определенно порадовало. «В первую очередь нужно выяснить, кто ты такой, чтобы это существо знало, откуда оно родом. Фамилия Вальжан слишком уж театральная», — сказала Анат. Он год за годом откладывал выяснение собственной личности, однако его подруга приступила к делу незамедлительно, с тем же упорством, с каким искала для Моссада убежища нацистских преступников, спасшихся от Нюрнбергского трибунала. Она начала с Освенцима, последнего местопребывания Самуэля перед концом войны, а потом вытягивала ниточку его истории виток за витком. Выставив живот вперед, она отправилась во Францию, чтобы встретиться с одним из немногих членов еврейского Сопротивления, которые до сих пор оставались в стране, и он помог ей выйти на бойцов, спасавших английского пилота; дело оказалось непростое, потому что после войны выходило так, что все французы были героями Сопротивления. Анат завершила свои поиски в Лондоне, просматривая архивы Королевских военно-воздушных сил, там она нашла фотографии нескольких юношей, отдаленно напоминавших ее возлюбленного. Больше зацепок у нее не было. Она назвала по телефону пять фамилий. «Есть что-то знакомое?» — спросила она. «Мендель! Я уверен. Моя фамилия — Мендель», — ответил он, едва сдерживая рыдания.
— Моему сыну четыре года, его зовут Барух, как и нашего отца. Барух Мендель, — произнес Самуэль, сидя рядом с Альмой на заднем сиденье.
— Ты женился на Анат?
— Нет. Мы пытаемся жить вместе, но это не так просто.
— Ты уже четыре года про меня знаешь, и до сих пор тебе не приходило в голову меня повидать? — упрекнула Альма.
— Зачем мне было тебя искать? Брат, которого ты знала, погиб в воздушном бою. Ничего не осталось от мальчишки, который уехал в Англию и записался в летчики. Я знаю эту историю, потому что Анат ее упорно мне пересказывает, но я не чувствую ее своей, этот рассказ пустой, без смысла внутри. Честно сказать, я тебя не помню, но я уверен, что ты моя сестра, потому что Анат в таких вещах не ошибается.
— А вот я помню, что у меня был брат, который возился со мной и играл на пианино, но ты на него не похож.
— Мы не виделись много лет, и, говорю тебе, я уже не такой.
— Почему ты решил появиться сейчас?
— Я
