И по племенным законам он имеет все права пойти на такое, поскольку честь требует отомстить врагу, полковнику де Бурмону. Только, похищая Алисон, он вовсе не намеревался прибегать к насилию. Его ненависть и жажда мщения не распространялись на испуганных девственниц. Она была нетронутой, наивной девушкой, и, как бы ни бушевала в нем свирепая берберская кровь, он не мог взять невинность Алисон без ее согласия.

Однако это еще не значило, будто он не сделает все, что в его силах, лишь бы добиться этого согласия.

— Думаю, — мягко сказал он, — что ты переоцениваешь терпимость полковника. Будь ты моей невестой, я убил бы всякого, кто коснется тебя.

— Твоей невестой?! — уничтожающе фыркнула Алисон.

— Благодарение Богу, этому в жизни не бывать! — На этот раз он улыбнулся, весело, с искренней теплотой. — Очевидно, ни один мужчина не пробудил твоих желаний, ma belle. Ты ничего не знаешь о восторгах плоти, иначе не отказалась бы так легко от моих ласк.

Такая дерзость потрясла ее.

— Ты, наглый дикарь! Я смогла бы вынести твои ласки только, если бы ты принудил меня!

— О, ты еще станешь моей, дорогая, и по доброй воле.

Он говорил небрежно, почти задумчиво, но Алисон испытывала ужасное предчувствие, что он говорит правду.

— Ты придешь ко мне и покоришься, сама, без принуждения.

Девушка стиснула кулаки. Ярость, нерассуждающая, слепящая, сотрясала ее.

— Да ты просто безумен! Я никогда не покорюсь тебе!

— Ошибаешься, милая. Ты назовешь меня господином и возлюбленным. И не вернешься к де Бурмону девственницей.

Мягкая настойчивость в голосе лишила ее дара речи.

— И ты узнаешь наслаждение моими ласками, — тихо добавил он.

Его взгляд удерживал ее на месте с почти непреодолимой силой. Не давая ей отвернуться, он медленно сокращал расстояние между ними.

— Я намереваюсь приручить тебя нежностью, моя свирепая тигрица, и ты ответишь мне той жгучей страстью, на которую способна.

Он намеренно расчетливым жестом поднял руку к ее груди.

— Не смей! — Она порывисто отстранилась, словно от ожога. — Мне не нужна твоя нежность! Ты никогда не заставишь меня склонить перед тобой голову!

— Ты так думаешь? — Его взгляд скользнул по ее телу, остановился с надменной властностью на мягких округлостях грудей, скрытых дорогой тканью платья. — Уверяю, ты ошибаешься. Придет день, когда ты будешь молить меня о ласках…

И, спокойно усмехнувшись, снова дотронулся до острого камешка соска.

Алисон поспешно закусила губу, чтобы заглушить едва не сорвавшийся с губ стон, однако не смогла скрыть предательского румянца на щеках и дрожи, сотрясшей тело.

Джафар тихо хрипловато рассмеялся, и по спине Алисон пробежало мгновенное пламя возбужденного желания.

— О, да, моя маленькая тигрица, веришь ты или нет, но мы будем любовниками.

Он в последний раз обвел глазами стройную фигурку, прежде чем повернуться и покинуть комнату. Алисон глядела ему вслед, искренне жалея, что промахнулась в тот день и прострелила ему руку, а не сердце.

После ухода Джафара девушка долго стояла, не шевелясь, вздрагивая от страха и возбуждения.

— Мы будем любовниками… Ты не вернешься к де Бурмону девственницей…

Угрожающие слова снова и снова звучали в голове, создавая живые эротические картинки, от которых она не могла избавиться.

Вот она лежит обнаженная в объятиях Джафара, их ноги сплетены, тела слились, и он учит ее страсти, о которой она не могла и мечтать.

Алисон упрямо смежила веки, чтобы изгнать ужасные видения, но в ноздрях по-прежнему стоял его терпкий запах, а на губах остался вкус его губ.

Пробормотав проклятие, Алисон обхватила себя руками, вне себя от гнева на него, полная отвращения к себе, познавшая, однако, постыдное, не изведанное ранее возбуждение.

Мы будем любовниками.

Дерзкое предсказание неотступно преследовало Алисон, как бы отчаянно она ни пыталась выбросить его из головы. К ужасу девушки, случившееся только что в спальне привело ее в смятение, потрясло настолько, что она почти не владела собой. Ни один мужчина не осмелился так целовать ее. Ни один мужчина не сжимал ее в объятиях, не вынуждал страстно откликаться на ласки. Ни один мужчина не требовал покориться его желаниям, не клялся заставить по собственной воле отдаться ему, испытывать наслаждение при одном его прикосновении.

Придет день, когда ты будешь молить меня о ласках.

Нестерпимое высокомерие этого утверждения приводило Алисон в бешенство. Кровь девушки кипела, однако смутный ужас продолжал преследовать ее. Всего одного поцелуя хватило, чтобы понять: Джафар обладает силой исполнить собственное пророчество. Он уже доказал, что способен возбудить ее желания, может заставить Алисон в мгновение ока забыть об Эрве и обо всем, чем она обязана жениху. И Алисон страшно боялась, что при малейшей возможности похититель, как и обещал, заставит ее добровольно и с радостью ответить на страсть страстью.

Алисон решила, что остается лишь одно — сопротивляться ему на каждом шагу. Придется держаться как можно дальше от Джафара. Однако задуманное не так-то легко было выполнить, учитывая тесноту шатра и требование Джафара спать в одной постели.

Тем не менее девушка попыталась не обращать на него внимания. Всю следующую неделю она отказывалась разговаривать с Джафаром и даже смотреть на него. Она даже пропускала мимо ушей все язвительные реплики, полная решимости не попадаться на удочку и не выходить из себя. Когда же Джафар осыпал ее комплиментами, утверждая, что ей невероятно идут наряды женщин его племени, Алисон подчеркнуто презрительно поворачивалась к нему спиной, жалея, что позволила Тагар и другим женщинам забрать свою одежду.

Она также делала все возможное, чтобы сохранять не присущую своему характеру сдержанность. Ее бессердечный тюремщик объявил, что ему нравятся женщины «с характером» и что ее необходимо «укротить». Какая чушь!

Но назло ему Алисон решила стать образцом покорности. Больше она ни в чем ему не противоречила, молча исполняла приказы, однако выискивая возможность сбежать. Алисон понимала, как это трудно. Ей не позволяли выходить из шатра Джафара, поэтому девушка не смогла ни найти оружие, ни узнать местоположение лагеря. И лошади Джафара, хотя и привязанные у шатра, хорошо охранялись голубоглазым оруженосцем, которого, как обнаружила Алисон, звали Сафулом.

Тем не менее девушка каким-то образом ухитрялась сохранять оптимизм. Ее похищение не останется неотомщенным. Эрве и дядя Оноре, вне всякого сомнения, уже отправились на поиски. Они назначат награду за ее благополучное возвращение, и кто-нибудь в этой бескрайней пустыне, возможно, даже работорговцы, которых они встретили в оазисе, из чистой жадности выдадут своего соотечественника. Раньше или позже Эрве узнает, где ее держат, и воздаст должное этому высокомерному берберскому вождю.