движения на четвереньках, встал, потряс обожженной рукой.

Девушка выглянула и посмотрела ему вслед. Она чувствовала, как солнце быстро нагревает плотную ткань бейсболки, как хочет добраться до волос и кожи, пройти сквозь череп и поразить мозг.

На четверти пути Дэн обернулся, весело махнул рукой, и… побежал вперед, неловко размахивая бутылками.

Сначала казалось, что у него все получится, но скоро движения замедлились, стали вялыми. Он сделал еще пару шагов и шлепнулся на зад, как двухлетний ребенок.

– Что там? – спросил Азим из расселины.

Гульшан недовольно засопела.

– Говорила ему не бежать!

Она оттолкнулась руками от скалы и вылезла на поверхность. Теперь пришла очередь Азима наблюдать.

Девушка двигалась медленно, как рептилия. Азим присмотрелся и понял, что она это делает нарочно, не давая телу перегреваться.

Дэн попытался сползти вниз по склону, скорчился от боли на горячих камнях. Он уже не вставал, только чуть пятился и снова замирал на скале.

Добравшись до него, Гульшан взяла бутылки, коротко что-то сказала. Парень перевернулся на спину и закрыл лицо кепкой. Он лежал, не двигаясь, словно загорал. Азим хотел было выбраться и помочь, но в сердце что-то ухнуло, в глазах потемнело, будто он въехал в горный тоннель. Ноги подогнулись, тело беспомощно сползло вниз. Когда он снова поднялся над расселиной, увидел, что Гульшан так же неторопливо возвращается. Она вылила на парня полбутылки воды и помогла ему подняться. Пошатываясь, они вернулись назад.

Дэн плюхнулся на землю и положил голову на прохладную глину. От его мокрой груди поднимался пар.

– Солнце озверело. Я шел себе спокойно, и вдруг меня как по голове огрели мешком с футбольными мячами. Я на целую минуту превратился в медузу!

– Шел спокойно? – тяжело дыша, повторила девушка. – Я сказала тебе не бежать. При активной работе мышц выделяется тепло, и ты перегреваешься в несколько раз быстрее.

Она сделала глоток воды из бутылки и протянула Азиму. Тот большим усилием не дал себе выпить много. Он оторвался от горлышка и заулыбался, показывая ровные зубы, которые прекрасно у него сохранились потому, что он с детства ел кукурузные лепешки.

– Что? – недоуменно спросила Гульшан.

– Нас действительно спасла женщина. Беру свои слова обратно.

– Еще рано говорить о спасении.

Она указала на яркую полоску солнца над головой старосты. Азим понял, что черта сместилась ниже. Если солнце продолжит двигаться в том же направлении, их убежище скоро превратится в чашу, полную убийственных лучей.

– Ты жив, поэт? – ткнул он внука в плечо.

– Поэты не умирают, – слабым голосом ответил Дэн и закрыл воспаленные глаза.

Глава 17

Монахиня

София драила железной мочалкой очередной котел, покрытый копотью. Пена плескалась на дне в такт ее движениям, и вода мочила рукава. Кожа на руках покраснела, плечи ныли от усталости. Она бросила короткий взгляд на оставшиеся котлы и снова принялась за работу.

Ей хотелось снять платок, повязанный вокруг головы. В трапезной было слишком жарко. Но в платке было все же лучше, чем в апостольнике, который закрывал шею и ниспадал на плечи. София до сих пор так и не привыкла к новому облачению, но радовалась тому, что не изнывает от жары под длинными черными одеждами.

Губы ее начали повторять молитву, и она почти перестала замечать усталость и скуку от монотонности работы.

Сестра Варвара вошла тихо, как мышь, и позвала Софию по имени.

Сначала инокиня не услышала ее из-за шума воды. Затем обернулась. И вздрогнула.

– Ты меня напугала, Варвара. Уф! – Она села на табурет и внимательно посмотрела на вошедшую.

У сестры Варвары в лице действительно было что-то мышиное. Апостольник ей не шел. Черная ткань делала ее лицо маленьким и немного забавным. София так и не отвыкла думать об этом, когда говорила с ней. Она посмотрела в окно, чтобы отвлечься. Вдалеке под палящим солнцем росли пихты. Софии казалось, что даже здесь она ощущает их душистый хвойный запах.

Сестра Варвара молчала, будто не она вошла в трапезную, а к ней в келью пришли гости.

София устало улыбнулась:

– Пришла помочь мне с котлами? Я оставила тебе, родная, вон тот самый большой. – Шутить в монастыре никто не запрещал. Когда она только пришла сюда, первые полюбившиеся ей сестры отличались хорошим чувством юмора. Но не у всех получалось радоваться.

Варвара даже не улыбнулась. Она, наверное, слишком много лет думала о том, что нужно говорить, а что нет, что нужно и чего не нужно делать. Интересно, в какой момент она решила, что улыбка – это плохо? А может, ее просто мучает жара? Вот и все.

– Дать тебе попить?

Варвара облизала губы и отрицательно покачала головой.

– Тебя матушка вызывает, сестра. Идем. Только переоденься сначала.

«Вызывает. Зачем? – подумала София. – Что еще я такого натворила?»

Она пошла в кладовую и переоделась в черный подрясник. Вынесла воду Варваре.

– Пей. В такую жару нужно пить понемногу.

Варвара кивнула и сделала жадный глоток из жестяной кружки:

– Спасибо.

– Идем. Надеюсь, мне не дадут задание чистить еще десяток котлов.

– Работа в монастыре – это высшее служение, – отчеканила сестра Варвара. Она была младше Софии, но жила здесь гораздо дольше.

– Наверное, – вздохнула София. – Но я перемыла слишком много посуды в своей жизни. После седьмого котла перестаешь думать вовсе.

Они поднялись по извитой лестнице, вырубленной прямо в скале, и пошли по узким лабиринтам коридоров мимо дверей, ведущих в кельи.

София слышала только звук собственных шагов и мышиную поступь Варвары. Она любила тишину, которую рождали пустые коридоры монастыря. Эта тишина не мертвая, а живая, волнующая, создавалась усилием людей, в одиночестве делающих за дверями своих келий общее дело. Ей нравилось, что здесь никогда не бывало жарко, стены сохраняли прохладу и не впускали полуденный зной.

Они подошли к дверям игуменьи Серафимы и сказали почти в один голос: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас».

Из-за двери сразу донесся низкий мелодичный голос: «Аминь».

Сестра Варвара странно посмотрела на Софию, как бы давая понять, что раз уж она привела ее сюда, значит, первой должна была сказать слова молитвы. София растерянно улыбнулась в ответ.

Варвара раскрыла дверь в келью, первой вошла и сказала с порога:

– Мать Серафима, я привела сестру Софию, как вы и просили.

Игуменья стояла у крохотного окошка, расположенного выше ее головы в стене. Яркий сноп света пробивался через стекла и падал на край старинной иконы Спасителя. Серафима чуть повернулась и сказала:

– Хорошо, Варвара. Спасибо. Иди к себе.

Монахиня поклонилась и вышла.