А потом открываю окно и выкидываю бесящий меня риэлторский подарок.

— Ты так любезен, Алекс Берг, — открывает она своё, и мои цветы тоже отправляются куда-то на обочину.

Она невероятная. Сердце бьётся бешено, но равнодушно молчу.

И это всё, что она произносит за всю дорогу.

За всё то время, пока мы толкаемся в пробках. Нет, не потому, что зла или обижена. Свернувшись калачиком на заднем сиденье, она спит.

А я крадусь по залитому огнями городу, боясь тормозить, убавив музыку, да что там — стараясь не дышать, чтобы не потревожить её безмятежный сон.

Меня качает, как в колыбели - мягко-мягко и нежно-нежно. И я, кажется, знаю, как зовётся это надёжное пристанище - руки Алекса Берга. Приоткрываю тяжёлые веки, которые никак не хотят размыкаться. Его лицо - совсем рядом. Пальцами обвожу небритую скулу и прикасаюсь к твёрдым губам. Горячие. Он откликается - вдыхает порывисто. Чувствую, как резко приподнимается его грудь.

Его губы так близко, но я останавливаю их ладонью.

- У тебя красивая щетина, Алекс Берг, - бормочу сонно, признаваясь в своих тайных пристрастиях. - Тёмная, жёсткая, колючая.

Слышу его смех. Жаркий выдох в мою ладонь.

- Такая же, как я? - почти шепчет он. Я киваю и снова проваливаюсь в сон. Бездонный, как глубокий омут, и такой спокойный. Вопреки всему - он рядом.

Открываю глаза в чужой полутёмной комнате. Совершенно не помню, как сюда попала. Но мне хорошо. Тепло, уютно и совсем не страшно. Я знаю, кто меня принёс, раздел, уложил и накрыл этим мягким одеялом. В чьём доме так божественно пахнут простыни. Чистотой и первобытным лесом, дождём и дымом костров, пряным ромом, мхом и мечтами - его запах, от которого кружится голова.

Это не та квартира, где мы встречали Новый год. Потягиваюсь до хруста, до дрожания мышц. Выгибаюсь, как кошка, что, просыпаясь, выпускает коготки. Перекатываюсь по широкой кровати, наслаждаясь этой истомой. Неясным томлением, что мне так нравится и так не нравится тоже, ведь я в логове Берга. Сволочь, он меня похитил. Отчего же так хорошо?

На тумбочке горит ночник, рассеивая слабый свет. Я встаю и пытаюсь найти свои вещи, но натыкаюсь на его рубашку. Прижимаю её к себе, вдыхаю запах, как наркоманка. До чего он вкусно пахнет! Встряхиваю головой, чтобы сбросить это опьянение. И, недолго думая, рубашку и надеваю.

Шлёпаю босыми ногами по гладкому полу, пытаясь сориентироваться. Наверное, время к полуночи, но это неважно: я выспалась и чувствую себя отлично.

Это неправильно. Мне бы злиться и негодовать. Он умыкнул меня, устроив аварию. Нагло и беспринципно. Я уж молчу про всё остальное. Но даже попытки заставить себя возмутиться, проваливаются в никуда. Ладно, будем считать, что ему повезло: после хорошего сна я добрая. А ещё мне нравится эта квартира - огромное, просто космическое пространство, не захламлённое лишними вещами. Слишком пустое, по-мужски лаконичное. Так и чешутся руки добавить в него каких-то милых штучек, чтобы немного оживить, сделать не таким суровым. Но я в этом доме всего лишь гостья.

Что-то мягкое касается щиколоток, и мне стоит большого труда не взвизгнуть. Вначале я принимаю это за кошку - большую и мягкую, но от смешных больших ушей вниз лопухами мой «мимимиметр» зашкаливает. Кролик. Толстый и пушистый. Домашний, не пугливый - он легко идёт на руки.

Я нахожу Алекса на кухне - ещё одно огромное помещение в стиле хай-тек, холодное, как космический корабль. Стерильное, как родильное отделение. Замираю нерешительно на входе. Он живо оборачивается на мои шаги.

- Вижу, вы уже познакомились, - кивает на упитанного пассажира в моих руках. - Это Лион. Где-то ещё бегает Гала.

Он так непривычно смотрится в домашних брюках и тонком пуловере - этот непредсказуемый Алекс. Прядь волос только, упавшая на высокий лоб, всё та же. И обжигающая синь глаз - уже не таких холодных и отстранённых.

- Лион? - выходит хрипло. Слегка откашливаюсь.

- Пигмалион и Галатея, если быть совсем уж точным, - подходит Алекс, не сводя с меня глаз.

Я нервно хихикаю и, прижав бело-рыжего кролика одной рукой, другой пытаюсь поправить волосы. Алекс забирает зверька из моих рук и осторожно опускает на пол.

- Французский баран, - поясняет он.

- А так на кролика похож, - сползаю я по дверному косяку на пол, поближе к отпущенной на волю животинке и к сидящему на корточках Бергу.

- Жрёт как конь, топает, как слон. Но лучше не держать его одной рукой у него мощные лапы, поцарапает.

Какой заботливый этот необычный Алекс.

- Серьёзно? Алекс Берг и кролики? - улыбаюсь я, склонив голову набок. Абсолютно невозмутимая каменная рожа. - Я продам эту подробность твоей жизни в жёлтую прессу и развею миф о властном тиране.

- Ты голодна? - не ведётся Берг на моё подначивание. Встаёт и отправляется к столу. А я вдруг чувствую, как позорно взвывает мой желудок на аппетитные запахи. Я голодна. Очень. Я сто лет ничего не ела, но Алекс не ждёт моего ответа - расставляет на гладком серебристом столе тарелки. Достаёт из духовки противень и жестом приглашает присоединиться. Наполняет бокалы, пока я усаживаюсь.

- За здесь и сейчас! - поднимает он бокал и не ждёт пока я его поддержу. Делает глоток и молча ест.

Отпиваю из своего бокала и принимаю правила этой игры. Только здесь и сейчас. Только он и я. И мне нравится такой расклад.

Стараюсь есть медленно. Отрезаю мясо маленькими кусочками. Но сочная мякоть просто тает во рту, и мне стоит большого труда не закрывать глаза и не постанывать от удовольствия.

— Очень вкусно, — нарушаю я затянувшееся молчание.

— Я же говорил, что тебе понравится, — ловлю его взгляд.

Жадный блеск из-под ресниц. И горячая волна прокатывается от макушки до копчика. Невольно облизываю губы и медленно кладу вилку, стараясь, чтобы она не цокнула, не выдала, как трясутся у меня руки.

Он встаёт, обходит стол и опускается передо мной на пол.

Я, сидящая на краешке стула, и он, стоящий между моих ног на коленях, — мы почти одного роста.

— Ты сказала: у меня красивая щетина, — его голос раскатывается хриплыми волнами не в воздухе, а у меня внутри: вибрирует сладкой болью во мгновенно затвердевших сосках. Решительно встряхиваю головой. Я сказала? Ничего не знаю! Это был бред смертельно уставшей девушки.

— Но, если хочешь, я могу побриться, — шепчет он совсем рядом. Я отрицательно качаю головой. Его губы так близко. Я ощущаю их жар и замираю, боясь пошевелиться. Его дыхание обжигает, но губы не касаются моих.

О боже! Прикрываю глаза. Только едва неуловимое движение воздуха. Только дыхание — пряное, чувственное, неровное, ещё невинное, но уже безумно опасное. Чудом удерживаюсь, чтобы не потянуться за ним, не сдаться, не качнуться навстречу. Нет-нет-нет! Нет!