За месяц до того старшие партнеры обошли его уже во второй раз. Он провел рукой по волосам и некоторое время мерил шагами ковер в гостиной.

– Поедем, пожалуйста. Мне кажется, это будет чудесно.

– Хорошо, – произнес он наконец. – Хорошо, поедем.

Теперь-то это будет настоящий медовый месяц, решила Клэр, поскольку первый был насквозь пронизан робостью двух застенчивых людей, которые впервые занимались любовью. Они ездили тогда на неделю на остров Уайт, но ее воспоминания об этом времени были омрачены тягостным непониманием, недоразумениями и маленькими разочарованиями. Бойд отправился в Нью-Йорк первым и пробыл там несколько недель к тому моменту, как приехала Клэр, оставив Пипа дома с няней. Он делал проекты для нового банка – это, конечно, должен быть не гранд-отель, но все же что-то монументальное. Именно это слово – монументальное – использовали заказчики. У такого здания люди должны останавливаться и запрокидывать головы, чтобы его обозреть. Бойд сделал эскизный проект, но это было не совсем то, – она многократно слышала эти слова, пока они жили в маленькой съемной квартире неподалеку от Центрального парка. Не совсем то. Они ни разу не упоминали об Эмме; Клэр внимательно наблюдала за мужем, высматривая малейшие признаки горя или тягостных воспоминаний, и, к своему облегчению, не замечала их вовсе.

Она нервничала из-за того, что поездка может принести ему скорее вред, чем пользу, но постепенно ее опасения рассеивались. Первый год их брака Бойд пугался собственной тени, и порой эти страхи одерживали над ним верх. Как в тот раз, когда Клэр застала его с шелковыми перчатками Эммы в руках погруженным в свои мысли. Первым делом он по утрам проверял почту, вздрагивал от каждого звонка в дверь. Иногда Клэр заставала его стоящим засунув руки в карманы и вперив невидящий взор в окно или в огонь камина. Однажды она увидела, как он смотрел на Пипа, когда тот играл со своими паровозиками на ковре в детской; она вошла к ним с улыбкой, но застыла на месте, потому что Бойд глядел на своего сына так, словно не узнавал его. Но постепенно дело пошло на лад, и он стал менее отстраненным. Клэр говорила об Эмме с Пипом, но ни словом не обмолвилась о ней с Бойдом. Ей хотелось, чтобы муж сосредоточился на будущем, а не на прошлом, и в те первые недели, которые они провели в Нью-Йорке, ей казалось, что именно это и происходит.

Бойд выглядел сосредоточенным, но вполне счастливым. Он потратил много времени на изучение небоскреба Флэтайрон и нового здания компании Вулворт-билдинг, а также отеля «Сент-Реджис». Ему было известно, что банк заказал предварительные проекты трем фирмам и что он единственный европеец. Он понимал, что от него ожидают чего-то роскошного в викторианском стиле или чего-то в стиле боз-ар, традиционного, грандиозного, имперского. Бойду хотелось сделать для них что-то совершенно неожиданное, что-то доселе невиданное, но в то же время не шокирующее. Часовую башню, ломающую линию крыши и украшенную с каждой стороны египетскими барельефами и изящными островерхими обелисками по углам, которые напоминали бы горные пики. Он таился и не показывал Клэр чертежи, над которыми, ссутулившись, просиживал часами. Ближе к вечеру он позволял Клэр оторвать себя от работы и вывести на прогулку в Центральный парк, где неумолчный рев города превращался в отдаленный гул, а воздух был наполнен сладким ароматом молодой листвы и аппетитными запахами готовящейся на огне еды. Владелец банка устраивал прием по случаю обнародования трех проектов. Ожидалось, что там будет присутствовать сам мэр Джон Перрой Митчел. Услышав эти новости, Клэр поняла, над каким важным проектом работает ее муж. Но через день после этого случилось происшествие, от которого Бойд до конца так и не оправился.

Клэр вернулась домой после ланча с женами коллег Бойда и увидела его у окна, он стоял словно окаменев. Ей сразу стало ясно, что он получил какие-то ужасные вести. Все внутри у нее похолодело, и первая ее мысль была о Пипе.

– Бойд, дорогой, что случилось? Что? – спросила она, но он не шевелился. Она подошла к нему и увидела в его руке стакан и бутылку бренди на тахте, отовсюду несло алкоголем. – Бойд? – прошептала она, но ответа не было.

Он казался мертвым. Его лицо посерело и неприятно блестело, словно что-то силилось просочиться изнутри. Если он и дышал, то движений груди не было заметно и он не издавал ни звука. Его пустые, лишенные выражения глаза уставились в пространство. Если бы она нашла его лежащим, то закричала бы. Она попыталась взять его за руку, но в ней было что-то крепко зажато, и тут она заметила какие-то белые кругляшки на ковре. Хмурясь, она смотрела на них, пока не сообразила, что это. С яростным усилием она разжала его руку и обнаружила в ней пузырек успокоительных пилюль, которые он принимал, чтобы снять нервное напряжение или от бессонницы. Пузырек был пуст.

В ответ на ее прикосновение Бойд медленно повернул к ней голову, и так же медленно лицо его словно расплылось; губы дрогнули, открылся рот, бесформенный, трясущийся. У Клэр перехватило дыхание.

– Бойд, скажи мне! Скажи! Это Пип? Что-то случилось с Пипом?

– Они были здесь. Они приходили сюда, – сказал он. – Они знают… знают, где я. – Говорил он настолько нечленораздельно, невнятно, что она едва разбирала слова.

– Кто знает? Кто приходил сюда? Бойд, я не понимаю.

Бойд качнулся, сделал шаг и упал на колени. Клэр нагнулась к нему и обхватила его руками, принялась успокаивать. Он был тяжелым, и она изо всех сил пыталась удержать его, чтобы он не рухнул на пол; внезапно она почувствовала, как он содрогнулся и его начало рвать, она ощутила горячие брызги на своих икрах, запах бренди усилился; и когда, что-то бормоча, она попыталась подтащить его к ванной, то увидела, что его вырвало пилюлями. Их было много. Его снова стошнило, потом вырвало в третий раз, но она так и не сумела сдвинуть его с места. Он показался ей совершенно незнакомым, в его длинном, бессильно обмякшем теле, потерявшем выражение лице и закатившихся глазах не было ничего от того человека с печальным достоинством, за которого она выходила замуж. Клэр оставила его лежать на боку, пока вызывала врача; из-за накатившей паники она вначале не могла сообразить, как воспользоваться телефоном, чтобы позвонить хотя бы консьержке.

Врач пробыл у них долго. Он дал Бойду рвотное, чтобы полностью очистить желудок, спазмы сотрясали его до тех пор, пока из его тела не стали извергаться лишь слюна и жуткие сдавленные звуки. Клэр то и дело ходила в ванную и обратно, опустошая таз и пытаясь хотя бы частично отмыть ковер. Запах от него шел невыносимый. За окном солнце опустилось за крыши, и небо сделалось сизым. Клэр взглянула на голубей и подивилась тому, как сумерки стирают все краски. Ей казалось, что все это происходит с кем-то другим, ничего общего с ней не имеющим. Она отстранилась, она ничего не понимала, да и не хотела ничего понимать. Лишь страх вернул ее к реальности, когда появился врач, и ее сердце бешено застучало.

– Сколько таблеток он принял? – спросил он резко.

– Я… я не знаю. В пузырьке было около пятидесяти, наверное, и… и… пригоршня – на ковре. И затем, когда его стало рвать… – Она нервно сглотнула.