С миг Пол простоял, глядя вверх, следя за получившей свободу птицей. Потом, словно сразу забыв о ней, повернулся и посмотрел через улицу на меня, сутулившегося, точно офицер Карневали, в моей патрульной машине. Наверное, Пол давно уж заметил ее, но продолжал выполнять свое дело, как большой мальчик, знавший, что за ним наблюдают, и не обращавший на это внимания, потому что таковы правила.

Он пересек улицу нескладной поступью мальчика маленького, улыбаясь мне – приветливо, как улыбался бы, я знаю, и совершенно незнакомому человеку.

– Привет, пап, – сказал он через окно.

– Привет, Пол.

– Что-то случилось? – Он все еще улыбался мне, бесхитростно.

– Да нет, просто сижу здесь.

– Все хорошо?

– Великолепно. Чья это там машина стоит?

Пол обернулся к «тандерберду».

– Лицеса. (Сосед, адвокат, ничего страшного.) Ты зайдешь?

– Я всего лишь хотел посмотреть, что тут у вас происходит. Как патрульщик.

– Клари спит. Мама новости смотрит, – сообщил Пол.

– А кого ты на волю выпустил?

– Старичка Вассара. – Пол оглядывается на улицу.

Имена своим птицам он дает в честь музыкантов-кантри – Эрнест, Чет, Лоретта, Бобби, Джерри Ли, – а пристрастие к слову «старичок», как выражению чистой привязанности, унаследовал от своего отца. Я мог бы затащить Пола через окошко в машину и обнимать, пока оба мы не зальемся слезами, – до того я любил его в тот миг.

– Правда, я его не на волю отпустил.

– А, так старичок Вассар получил задание?

– Да, сэр, – ответил Пол и опустил взгляд к мостовой. Ясно было, что я вторгся в мир его секретов, которых у Пола хватает. Однако я знал, он считает себя обязанным рассказать мне о Вассаре.

– И какое же? – храбро спросил я.

– Увидеться с Ральфом.

– С Ральфом. А зачем?

Пол притворно вздохнул – как маленький мальчик, в которого он вновь обратился из большого.

– Узнать, все ли у него хорошо. И рассказать ему про нас.

– То есть он полетел с донесением.

– Да. Наверное. – Пол так и не оторвал взгляда от мостовой.

– Обо всех нас?

– Ага.

– Ну и как мы тут справляемся?

– Хорошо. – Взгляд Пола устремился теперь в другом направлении, но моего по-прежнему избегал.

– Я тоже?

– Про тебя я мало что рассказал. Но только хорошее.

– И отлично. Главное, что рассказал. А когда старичок Вассар вернется с новым донесением?

– Он не вернется. Я сказал ему, пусть останется на мысе Мэй.

– Почему?

– Потому что Ральф умер. Я думаю.

Я возил Пола и его сестру на мыс Мэй всего лишь прошлой осенью, и теперь мне стало интересно, почему он решил, что мертвые обитают именно там.

– Выходит, полет у него в одном направлении.

– Верно.

Пол неотрывно смотрел на дверцу машины, но не на меня, и я понял, что разговор о мертвых смущает его. Дети уютнее чувствуют себя в искренних разговорах о живых людях (да и кто стал бы винить их за это?) – в отличие от взрослых, которым порой не хватает неиронической непосредственности, даже когда речь идет о том, что находится у них перед носом и может угрожать их существованию. Впрочем, наша с Полом дружба всегда строилась на твердом фундаменте искренности.

– Ладно, а чем ты меня сегодня потешишь? – спросил я сына.

Пол втайне коллекционирует бородатые анекдоты и умеет рассказывать их так, что слушатели хохочут, даже если анекдот оказывается давним знакомым. Бывает, правда, что рассказывать он отказывается. Тем не менее памяти его я завидую.

Однако нынешний мой вопрос Пол счел нужным обдумать – откинул голову назад, изображая глубокие размышления, и уставился в ветви дерева так, точно по ним были развешены все хорошие анекдоты. (Что я вам говорил о вещах, которые вечно изменяются, удивляя нас? Кто мог подумать, что поездка по темной улице завершится разговором с моим единственным сыном? Разговором, в котором выяснится, что он поддерживает связь со своим покойным братом, – многообещающий, хоть и отчасти тревожный психологический показатель, – а под конец я еще и анекдот получу!)

– М-м-м-м, ну ладно, – сказал Пол. Теперь балом правил он. Судя по тому, как он сунул руки в карманы и скосил губы, анекдот представлялся ему очень смешным.

– Готов? – спросил я. Разговаривай я с кем-нибудь другим, такой вопрос анекдот испортил бы. Но у нас с Полом он был протокольным.

– Готов, – ответил он. – Кто говорит по-ирландски и валяется у тебя на заднем дворе?

– Не знаю, – правдиво ответил я.

– Пэдди О’Фурнитур.[26]

Полу и на секунду не удалось удержать смех, мне тоже. Мы хохотали, держась за бока, – он на улице, я в машине. Хохотали, взвизгивая, как мартышки, громко и долго, пока на глаза обоих не навернулись слезы, хоть я и понимал: если мы не остановимся, мать Пола скоро выглянет в окно и начнет гадать, в своем ли я уме? Ну, правда, анекдоты о людях той или иной национальности всегда нравились нам больше других.

– Блеск, – сказал я, вытирая слезы.

– У меня еще один есть, получше, – Пол ухмылялся и одновременно пытался стереть ухмылку с лица.

– Мне пора ехать домой, сынок, – отозвался я. – Прибереги его для меня, не забудь.

– Так ты не зайдешь? – Глаза Пола наконец встретились с моими. – Мог бы переночевать на кушетке.

– В другой раз, – сказал я. Сердце мое радовалось этому милейшему «Дядюшке Милти».[27]Я принял бы приглашение, если б мог, а там подбросил бы Пола к потолку, пощекотал и отнес в постель. – Не топырь. (Одно из самых давних наших словечек.)

– Можно я о тебе маме скажу?

Мое нежелание зайти привело сына в замешательство, но Пол махнул на него рукой и перешел ко второй по важности теме: что подлежит разглашению, как рассказать о нашей встрече? Тут он мало похож на своего отца, но, возможно, еще обзаведется и этим сходством.

– Скажи, что я ехал мимо, увидел тебя, остановился и мы поговорили, как старые друзья.

– Хоть это и неправда?

– Хоть это и неправда.

В глазах Пола обозначается любопытство. Вызвано оно не тем, что я порекомендовал ему соврать, – исполнит он мою рекомендацию или нет, это зависит от его собственных этических соображений, – нет, у него возникла еще какая-то мысль.