12

Казаку негоже слова на ветер бросать. Дав обещание не помирать, Еленку не увидев, Княжич выполнил его и выжил. Впрочем, знай, Иван, какой их будет встреча, может, предпочел бы и остаться в родной земле, на высоком Донском берегу, рядом с мамой и Герасимом.

Вопреки своим беспечным намерениям, исхудавший, бледный, как мертвец, хоперский есаул смог подняться только через две недели. Опираясь на Митькино плечо, он первым делом подошел к окну.

– Слава богу, снега нет, может быть, еще успею.

– Дался тебе этот снег. Даже в бреду горячечном вспоминал о нем. Выпадет, куда он денется, – брюзгливо вымолвил хорунжий.

– Новосильцев обещал меня ждать лишь до первых холодов в городишке маленьком, что недалеко от Москвы, Дмитров прозывается.

– Тогда все ясно, – вмешался в разговор возившийся с печкой Никита, и недовольно засопел.

– Завтра выезжаем. И не спорь со мной, коль не хочешь – можешь дома оставаться, – враз окрепшим голосом распорядился Княжич.

– А я разве что сказал, я согласен. По мне, так лучше на себе тебя тащить к литвинке, чем смотреть, как ты, еще от раны не поправившись, от любви начал сохнуть. Будь она неладна, эта ваша любовь.

Остаток дня казаки скоротали, готовясь в предстоящий дальний путь. Сызмальства привычные, но всегда волнующие предпоходные хлопоты, окончательно оживили Ваньку. К вечеру он совсем расходился, даже сам почистил пистолеты и отточил клинки. Разгуляй с Лунем остались ночевать у Княжича, а Лысый впервые за все время отправился восвояси.

– Пойду, погляжу, что в избе моей творится, почитай, уж две недели дома не был. Хоть окна с дверью заколочу. По всему видать, нескоро возвернемся, – лихо подмигнув товарищам, Никита неожиданно добавил: – И вообще, вернемся ли, как-то встретит вольных воинов Грозныйцарь.

Отъехать спозаранку, как хотел Иван, не получилось, Лысый задержал. Когда он наконец-то появился, Разгуляй с укором вопросил:

– Где тебя черти носят? Ванька уж совсем извелся, еще б чуток и без тебя уехали.

– Никуда б вы не уехали. Я с самого утра из Сашкиной землянки за вами приглядываю.

– А это еще зачем?

– Чтобы до соседней станицы уже по темноте добраться. Там у Лихаря Назарки и станем на ночлег. А то, коль доберемся засветло, Княжич дальше отправится, тогда придется посреди степи ночевать. А ему, чтоб снова захворать, только этого недоставало. Нет уж, пусть еще хоть одну ночь проведет под крышей.

Завидев вышедшего из конюшни есаула, Никита съежился, ожидая взбучки, но тот лишь приветственно взмахнул рукой, бросив мимоходом:

– Наконец-то, я уж думал, ты вовсе не придешь, – ругать нежданно обретенного верного товарища у него язык не повернулся.

Окинув взглядом свое крохотное воинство – Разгуляй с Лунем да Лысый, Есаул распорядился:

– В путь, казаки. День-то нынче вон какой погожий. Сама природа нам удачу сулит.

Утро выдалось и впрямь не по-осеннему солнечным. Но, как только станичники миновали погост, возле которого Иван на несколько минут остановился, чтоб проститься с мамой и святым отцом, подул северный ветер, а небо стало заволакивать тучами.

– Прям как в прошлый раз, когда на польскую войну уходили, – сказал Андрюха, надевая шапку, которую снял возле погоста, да так и держал в руках. – Того гляди, гром грянет и дождь ливанет.

Однако дождик не пошел. Вместо него из наплывшей из-за Дона тучи посыпал пушистый белый снег. Как и многие, кто уродился в зиму, Княжич снег любил, но сейчас он ненавидел эту, ставшую меж ним и Еленой, белую, холодную преграду. Вздрогнув, словно от нежданного удара, Ванька уже вскинул плеть, чтоб взбодрить коня и понестись вдогон за убегающим счастьем, но вдруг застыл в изумлении. Путь отряду преградил, словно выросший из снежного марева всадник. В посеребренной, широкой не по плечам кольчуге да позолоченном шлеме-шишаке он напоминал богатыря из сказки, только шибко молодого, еще не вошедшего в силу. Лицо всадника сквозь снежную завесу поначалу есаул не разглядел, зато сразу же признал доспех.

– Да это же Захаров шлем.

Как бы в подтверждение его догадки раздался сердитый возглас Разгуляя:

– А этот гад что здесь делает? Видно, мы ему с Андрюхой мало всыпали, еще захотел? Так за нами дело не станет!

Свою угрозу Митька произнес нарочито громко, надеясь, что Максимка его услышит и сгинет от греха подальше. Но тот даже ухом не повел. Ловко спрыгнув с седла на уже изрядно припорошенную снегом землю, он направился к Ивану. Потрепав за ухом тревожно всхрапнувшего Лебедя, Бешененок наконец-то поднял виновато понуренную голову и совсем по-детски попросил:

– Возьми меня с собой, – и, вновь потупив взор, негромко, но уверенно добавил: – Не пожалеешь.

– Это верно, – сказал немного ошалевший от его нахальства Разгуляй. – Не то что пожалеть, оглянуться не успеешь, как этот ухарь опять в тебя стрельнет. От него вон кони, и те шарахаются.

Явление Максима застало Княжича врасплох. Иван невольно вспомнил разговор, который состоялся между ним и Бешеным накануне позорного бегства атамана.

13

Это было года два назад. В тот день у казаков случился с крымцами жестокий бой. Уходящую на Дон из набега на татарские улусы разбойную ватагу под предводительством Захара с Ванькой настигла чуть ли не тысячная орда. Спас станичников от неминуемой погибели Иван, тогда еще лишь начинавший обретать известность. Первым увидав лавину нехристей, он убедил братов, что надо не бежать и не вступать в открытый бой, а надобно обороняться, укрывшись за обозными телегами.

Весь день они держали осаду, отбивая атаки ордынских сотен огненным боем. Трижды татарва врывалась в гуляйгород8, но каждый раз откатывалась под ударами казачьих пик да сабель. Ближе к вечеру татары отступили. Обложив станичников со всех сторон и выслав за подмогой, они решили дождаться утра, чтобы с рассветом обрушиться несметной силой на неверных.

Как только непроглядная степная ночь легла на окровавленную землю, Княжич предложил прорвать ордынские заслоны. Поначалу многие казаки заробели, но Ванька быстро вразумил колеблющихся.

– Свинец да порох на исходе, помощи ждать не от кого, а к татарам за ночь целое войско подойдет. Решайтесь, братцы, либо сейчас, либо никогда, завтра будет поздно.

– Думаешь, прорвемся? – с сомнением спросил Захар.

– Уверен, – ответил Ванька, и станичники пошли на прорыв.

Разметав огнем и сталью ошалевших от казачьей дерзости врагов, ватага Бешеного вырвалась из ордынской петли. Обоз, конечно, пришлось бросить, но все ценное казаки-разбойники прихватили с собой, покидав в мешки, да приторочив к седлам. Впрочем, главная добыча – червонцы и оправленные в золото каменья – была в наплечной суме у атамана.