– Продали уже. В субботу поедем председателю доверенность оформлять на продажу. Договорились уже.

– Тась, ты бы выкопала мне иргу, всё равно ведь – продали. И жасмин бы выкопала! И белые розы. Вам теперь – зачем?

Тася задохнулась от возмущения.

– Как это – зачем? Жасмин выкопать?! Да он же здоровенный какой, нельзя уже пересаживать, он же погибнет! Я же отростки давала вам.

– Ну, давала, только они не принимались. Посажу, в воскресенье уеду, Олег за неделю не польёт ни разу, он и засохнет.

– Так мне бы сказала, я полила бы, – сказала Тася, понимая, что поздно уже – говорить, что одного полива в неделю саженцу достаточно, а жасминовая веточка засохла оттого, что её просто ткнули в суглинок – не выкопав посадочной ямки шестьдесят на шестьдесят, не размешав в ней лопатой песок с торфом и не добавив удобрения. Не обмакнули комелёк с корешками в грязевую болтушку. Не сказали веточке ласково – «В добрый путь! Ты расти, не болей. Вырастешь и станешь красивым кустом, и все тобой любоваться будут». Тася всегда – говорила. И привязывала к колышку. И рыхлила заботливо землю в приствольном кругу. А Ольга ткнёт и уедет, а земля – одна глина, торфу с песком не добавишь, так что в ней вырастет? А тем более жасмин…

– Да я столько лет за ним ухаживала, всё болел … Пересаживала его, пересаживала… А он всё расти не хотел, ни тут, ни там. А здесь – прижился, расти начал, в прошлом году первый раз зацвёл, мы с мамой так радовались… А выкопаешь, он опять болеть начнёт. Может, ещё отросток выкопать? А ирга… Я с ней столько мучилась, траншею вдоль забора выкопала под неё, торфа с болота притащила восемь вёдер, думала, сдохну.

Иргу Тася отыскала на заброшенных огородах у Джамгаровских прудов. Там стояли когда-то деревянные дома, цвели сады, жили люди… Потом их выселили, дома сломали, сады заросли бурьяном и репейником. А ирга упрямо жила – тянулась к небу, пробиваясь сквозь молодой подлесок, борясь за жизнь – из последних сил.

Тася хорошо помнила, как они выкапывали иргу, стараясь не повредить корни. Копать было тяжело, корни уходили глубоко в землю и их приходилось отсекать острой лопатой. («Вы уж простите… Знаю, что вам больно. Ничего, поболит и заживёт, зато будете жить, не будет ни бурьяна, ни осинника, будет много солнца, и корни новые отрастут!»).

Как везли длинные тонкие отростки – в электричке, а потом в автобусе – и очень боялись, что не довезут, сломают – народу в автобусе было много. Как шли через поле с высокой травой, трава цеплялась за отростки, мешала идти, руки ныли от тяжести, а они всё равно – несли…

Как таскали из леса торф, поставив вёдра на тележку, а они падали… Удобряли землю золой и с волнением ждали – примется ли ирга? Переживёт ли зиму? Ирга принялась, разрослась, баловала вкусными ягодами, похожими на жимолость. И всё лето в её ветвях порхали птицы, которым полюбились сладкие сочные ягоды…

– Да ты не бойся, тебе и копать не надо, Олег придёт и сам всё выкопает! – по-своему поняла её соседка.

А ведь и правда, выкопает. Всё! Безжалостно отсекая корни, выдирая с мясом и бросая на землю – беззащитные молоденькие деревца, в которых осталась часть её души. Тася представила… и содрогнулась.

– Оль, ты чего? Я же вам всё давала, что просили – и клубнику, и малину, и розы. А иргу Михалыч в прошлом году выкопал, два деревца.

– Ну, выкопал. А она засохла.

– Так и эта засохнет. За ней ухаживать надо, поливать надо! И не в глину сажать!

– А вот скажи ему! Я всю неделю в Москве, а он в обнимку с бутылкой, думает, я не знаю ничего… Будет он поливать, как же!

– Тогда зачем просишь?

– Ну… может, примется. Может, дожди пойдут…

– Нет. Выкапывать ничего не буду, – твёрдо сказала Тася. – Где росло, там и будет расти. У новой хозяйки дом был в деревне, она умеет… Она и участок из-за сада купила, ей сад наш понравился. Она за ним ухаживать будет, поливать, рыхлить, стволы белить… У вас вон – не белены, который год. А у неё руки деревенские, заботливые, хоть душа моя спокойна будет! – Тася подняла глаза и встретила злобный взгляд.

– Пожалела – сад свой. А соседей, значит, не хочешь жалеть… Не ожидала от тебя.

И соседка ушла. Даже «до свиданья» не сказала. Обиделась. Тася тоже обиделась. Да пошло оно всё!..

Доверенность на продажу участка полагалось оформлять у нотариуса. У председательши был «свой», знакомый нотариус, к нему и поехала Тася. Она стояла на платформе – ждала электричку на Москву. На душе было муторно: она впервые испытывала чувство, о котором принято говорить «на душе кошки скребут». И ни кого не хотела видеть. Приедет к нотариусу, напишет – что от неё требуется, и уедет домой.

Подошла электричка, Тася вошла в тамбур и оказалась лицом к лицу с Павлом. Машинально кивнула ему и хотела пройти в вагон, но Павел взял её за руку и не отпускал, и задавал идиотские вопросы, какие задают при встрече с бывшими знакомыми, давно исключенными из разряда знакомых и зачисленными в разряд бывших.

– Ну, как ты? Как живёшь-то? Замуж-то не вышла ещё? Или вышла?

– За кого? Ты же мне не предлагал, – пошла напролом Тася. Ей уже опостылела Пашина подчёркнутая вежливость, за которой угадывался обман.

– А я женат! – радостно объявил Павел, и Тася вдруг поняла, что ускользало от неё раньше: Пашино равнодушие, нерешительность и та дистанция, которую он с ней всё время держал – а она-то, дурочка, ждала…

– Ты её и раньше знал, до меня? – спросила Тася, и Павел кивнул, подтверждая.

– Ты уже тогда был женат? Да? – И вновь – молчаливый кивок.

– Зачем же ты со мной … на лыжах катался? Звонил мне… Зачем?

– Мы разводиться хотели, – бухнул Павел.

– А потом передумали и помирились. Мама заставила? – Павел молчал. Тася угадала верно.

– И на Селигер поэтому не поехал? Ты ведь с ней собирался в отпуск…

– Да, мы каждый год в Анапу ездили, комнату снимали, – оживился Павел. – Там здорово. И море близко!

– А со мной зачем встречался? Помнишь, под новый год к нам заявился, с цветами. А потом сбежал к племянникам. Зачем?

– Так… – растерялся Павел. – Нравилась ты мне.

Тасю больно укололо , что Павел говорил о