Пока я размышляю, Немой садится рядом.

Не прямо близко-близко, но на расстоянии касания. Немного напрягаюсь, когда протягивает руку, но он всего лишь открывает вино и разливает его по пластиковым стаканчикам.

Предлагает мне.

Я храбро беру, хотя спиртным вообще не увлекаюсь, особенно, учитывая последний эпический раз с Радужной Поняшкой…

Но вино, легкое, фруктовое, приятно пахнет, и, судя по всему, совсем малоалкогольное.

— Спасибо, — благодарю я Немого, отпиваю чуть-чуть, смакую вкус, смотрю искоса на его профиль, четкий на фоне уже зашедшего солнца, — а что сегодня тут будет?

— “Юнона и Авось”, — коротко отвечает он и тоже отпивает глоток.

Я не комментирую это никак, в принципе, даже радуясь, что он пьет, значит, у меня будет повод вызвать такси после представления.

Киваю.

Со сцены звучат первые ноты пролога, и я смотрю только туда.

Не скажу, что действие постановки вначале полностью увлекает, мне кажется, это и невозможно, учитывая обстановку.

Но песни безумно красивые, я , конечно, как и многие, слышала основную тему оперы “Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу”, но кроме нее, здесь очень много еще всего, не менее пронзительного и пробирающего до глубин души.

В итоге я , конечно, увлекаюсь, впечатляюсь, как-то между делом  выпиваю весь стаканчик, и не замечаю, как Немой обновляет его. И еще раз. И еще.

Когда в голове начинает чуть-чуть шуметь, спохватываюсь и съедаю несколько ягод винограда.

Становится легко и приятно на душе, музыка расслабляет, темный вечер, уже давно перетекший в черную по-осеннему ночь, совсем не холодный. Или это мне так тепло под пледом?

Или это горячий бок моего спутника не дает замерзуть?

Когда он успел сесть настолько рядом? Вроде, вот только на расстоянии руки был…

Я , осознав внезапную близость Немого, выпрямляюсь невольно, чуть напрягаюсь. И смотрю строго на сцену. Строго.

— Тебе нравится? — раздается у меня над макушкой.

Боже… Он как-то так сидит, что я поневоле опираюсь о его грудь плечом и частью спины. А его дыхание, тяжелое и горячее, ворошит волосы на затылке и возле уха. От этого почему-то щекотно и страшно…

— Да-а-а… — тяну я, отставляя стакан в сторону, подальше, чтоб не успел обновить,  и быстро закидывая в рот еще пару винградин.

Я и не заметила, как немного повело.

Странно так… Может, поэтому первоначальный страх уходит, а легкий напряг и ожидание непонятно, чего, остается…

На сцене граф Резанов прощается с Кончитой, музыка обволакивает и красиво ложится на мое настроение.

На эту темную ночь, на тихий плеск реки, который сейчас не слышится, но угадывается. На дуновение ветра, легкое, освежающее.

На дыхание неподвижно сидящего за моей спиной парня. Тяжелое. Напряженное. Словно он… Сдерживает его? Почему?

Почему у него настолько каменная грудь? И рука, потянувшаяся за вином, жесткая, перевитое венами запястье скульптурное.

А прикосновение губ к шее… Горячее. Неожиданное.

Ожидаемое.

Глава 25

Немой

Я не люблю извиняться. Не умею, не научили. Отец сам никогда не просил прощения, хотя было за что, и вообще не считал, что мужику эта опция необходима. Типа, если что-то делаешь, имей потом мужество отвечать за свои поступки. А извинения и откат назад говорят только о том, что ты в своих действиях чего-то не предусмотел. Значит, кто ты? Правильно, слабак. Его сын не может быть слабаком.

Так что…

Так что с Алькой это я, можно сказать, целку сломал.

Извинился.

И, как сейчас выясняется, очень правильно сделал! Потому что, если б не извинился, то… То не было бы этого всего.

Того, что конкретно в эту минуту происходит.

А происходит невероятное.

Я сижу рядом с ней, чуть позади, так, чтоб без палева прикоснуться к спине и плечу. Вроде, это и не касание, вроде, это все просто так…

А вот вообще не просто так!

И охереть, какое касание!

Не знаю, как она, а вот я весь уже горячий, дотронься — огнище будет!

Она сидит передо мной, увлеченная постановкой, а я увлечен только ею.

Ее тонкой шеей, такой беззащитной сейчас, соблазнительной. Губы сохнут от того, как сильно хочется дотронуться. Просто чуть-чуть скользнуть… Собрать тепло ее медовой кожи, ощутить, как сладко-беспомощно дрогнет, как податливо прогнется… Если бы реально знал, что так и сделает, что дрогнет, что прогнется, приглашая к действию, давно бы сделал…

Но я не знаю. Не уверен.

Когда , пару часов назад, бежал за нею по улице, был уверен.

Вспоминю свое дурное состояние в тот момент, удивляюсь самому себе. Реально, ведь без мозгов летел! Словно хищник за добычей. В башке только одно — догнать. Зубы вонзить. А уж как там дальше будет… Война план покажет.

Но догнал… Заглянул в глаза, полные слез, отчаяния, стыда… И понял, что нельзя сейчас напирать, нельзя хватать, тащить…

Она, конечно, глупая птичка в силках, будет сопротивляться, бессмысленно и слабо трепыхать крылышками… А я же с ума сойду от этого, окончательно двинусь… И наделаю всякого…

Она и без того на грани.

Из-за меня.

Надо же, герой блядский! Устроил свиданку! Наорал, предъяв пустых накидал, а потом еще и приставал, лапы распускал. Охрененное свидание получилось, прямо в учебник надо! С заголовком: “Как просрать свой единственный шанс”.

Я посмотрел в ее глаза и… Извинился. Неожиданно для себя! Ни на что, в самом деле, не рассчитывая. Просто захотелось. Впервые в жизни захотелось пропросить прощения за свое скотское поведение…

Я был готов к тому, что меня отоварят по роже, и потом, в универе, будут предусмотрительно переходить на другую сторону коридора, чтоб не дай бог не столкнуться.

И совсем не был готов к ее реакции… И к тому, что мне дадут второй шанс.

Стоял, как дурак, смотрел на ее спину, когда Алька первой двинулась к машине, милостиво оставив меня приходить в себя после такого феерического завершения разговора… Стоял, а в башке рефреном: “Не проеби, дурак! Только не проеби в этот раз!”

И вот теперь, сидя за ней, в темноте осенней ночи, слушая вполне себе ничего музыку ( я не знаток, так просто свезло, что театр тут рядом обосновался, хотя раньше я на них бесился, спать мешали своими воплями), дурея от сладковато-нежного аромата волос Альки, сходя с ума от того, как лежит локон волос на тонкой шейке, как красиво падают отблески прожекторов на бархатную кожу щеки, я изо всех сил сдерживаюсь и повторяю опять про