Если это будет означать, что меня под охраной надо будет доставить отцу — они так и сделают.

Но на одно я способна.

— Спасибо… — нахожу, не глядя, руку Мигеля и сжимаю её, говоря на пределе слышимости, — И прости… так надо было.

Он не отвечает ничего, только… стряхивает мою руку, как мерзкое насекомое. Что ж, я могу его понять. Мои метания, странности, предательство и ложь вряд ли могут стать основой хорошего отношения ко мне.

Мы идем по бесконечным коридорам, затем спускаемся по лестнице вниз, еще по одной. Пока, наконец, не оказываемся в небольшой темной гостиной с закрытыми портьерами окнами, где мне предлагают сесть.

Двое стражников остаются снаружи, еще один становится позади меня. За столом устраивается кто-то из сотруников ведомства, как я полагаю, ну а Мигель отходит к окну.

Никто не обращает на меня внимания, кроме советника да Коста-Мело, что садится напротив и изучает мое лицо. И не спешит начать разговор.

В этот момент дверь снова открывается, и в комнату заходит еще один мужчина. Я не сразу понимаю, кто это, но… да, его я на портрете тоже видела. И чтобы у меня не было сомнений, он представляется:

— Витор-Жоакин да Феррейра-Ильяву. И не надо вставать, тэни.

Первый советник… и отец Эвы-Каталины, которая так мне понравилась, выглядит усталым.

Я помню, что именно он отвечает за внешнеполитические отношения, и пытаюсь разглядеть в нем признаки злости или отторжения, но вижу только настороженность.

— Говорите, — бросает почти равнодушно.

Сглатываю.

И рассказываю свою историю… часть. О том, что у меня были разногласия с отцом, что я решила бежать и не нашла ничего лучше, чем бежать в соседнюю страну. И что в процессе побега, скрываясь от преследователей, каким-то образом лишилась магии — сама не знаю, что произошло. Если бы знала, то объяснила бы.

Что уже почти два оборота ищу способ эту магию вернуть, и да, моя пятерка пыталась мне в этом помочь — но они не знают, кто я такая.

Что понадеялась на помощь или советы Ягу тэн Амарала и Фернандо Агаш, ведь они великие маги. И воспользовалась нашим знакомством с Мигелем, чтобы пройти во дворец — но не пыталась при этом испортить день рождения Его Высочества…

— Значит… моего сына вы просто использовали? — спрашивает второй советник.

— Да, — отвечаю без тени сомнения и даже не вздрагиваю от приглушенного ругательства со стороны окна.

Так будет лучше, Мигель, так будет лучше…

— А связана ли ваша сегодняшняя поездка во дворец с приездом эроимцев в академию? — это первый советник.

Прочищаю горло.

— Да.

И снова приглушенное ругательство от Мигеля. Нет, я не буду на него смотреть…

— И как давно длятся ваши разногласия с отцом? — да Феррейра — Ильяву подходит ближе, нависая надо мной, — Ведь вы прибыли от академии, в которой учились.

— Два года, — говорю сипло, — Отец не знал…

— То есть серый советник, человек, который знает все об эроимцах — и я не удивлюсь что об одивеларцах — не знал о том, что его дочь учится совсем не там, где он думает?

Замираю.

Они имеют в виду…

Завеса.

В голове все плывет, а по коже мороз, и я подавляю желание растереть себе плечи… и расплакаться.

— Не знал… — шепчу.

— Вам сложно поверить, Талис тэн Домини, — как кнутом хлещет словами отец Мигеля, — Все предыдущее и могло быть правдой и набором случайностей. Но как тогда вы объясните информацию, что еще вчера вы были на балу во дворце Эроима, где объявили о вашей помолвке с палачом Его Величества, тэн Эштрада?

Невозможно. Невозможно. Невозможно.

В голове птицей в клетке бьется эта мысль, рискуя прорвать хрупкую оболочку.

Как?

Почему?

Моя иллюзия?

Невозможно.

Я сильный маг… была, я создала и правда что-то совершенно новое, но энергетически нестабильное, и когда я вдумываюсь в это, то понимаю — речь не об иллюзии. Кого-то поставили играть мою роль, а вот по каким причинам…

Завеса! Все еще запутанней, чем мне кажется. И опасней. Ведь одивеларцы думают, что я пошла на сознательный обман — и моя семья тоже. Что я притворилась простолюдинкой, пока другая девица притворялась мной.

Слабым местом была причина всего этого притворства и тот факт, что я зачем-то потащилась во дворец… но это точно не мешает им думать обо мне плохо. И Мигелю…

Я обнаруживаю себя мерящей шагам комнату — несколько минут назад и подумать не могла, чтобы встать с софы и спровоцировать, не дай завеса, кого. А тут уже и внимания на окружающих не обращаю…

— Вам есть что сказать по этому поводу? — снова обращается ко мне второй советник, но я, после краткой заминки, лишь качаю головой вправо-влево.

Слишком все не понятно… кто друг, а кто враг? А если они это все придумали просто? Чтобы вызнать у меня какие сведения?

Даже если не придумали — придумал мой отец. Значит, у него была причина. И пусть мне не хотелось выгораживать серого советника и главу рода, которому я принадлежала, но я также не готова была к предательству собственной страны. Что если любая информация, будь то правда или ложь, навредят Эроиму и отношениям между двумя королевствами? У меня слишком мало данных, чтобы принять взвешенное решение, потому лучше молчать. Я и так уже сегодня слишком много наговорила.

— Я была удивлена… — вытолкнула из себя хрипло, — Для меня это также неожиданность.

— Неожиданность может потому, что вы… самозванка?

Прикусываю губу.

В этом был неизвестным план? Заставить сомневаться во мне?

— Вряд ли самозванки с легкостью признаются в том, что они самозванки, — говорю нейтральное и по очереди обвожу всех взглядом.

По лицам присутствующих мужчин сложно что-то понять — они умеют не только побеждать или проигрывать, но и уходить в глухую оборону.

Только в глазах Мигеля тлеет огонь и ярость.

Заставила себя отвернуться и снова присесть.

— Я рассказала все, что знала и что готова была рассказать. Дальше вам принимать решение.

— Тысяча порезов или колодки? — почти насмешливо уточняет, какие пытки я готова выбрать, да Коста-Мело, и я изумленно вскидываю голову.

— Хватит!

Мы замираем нелепыми фигурками на выдуманной сцене. Но я при этом чувствую только благодарность к тому, кто остановил представление. Мне были неприятны угрозы, пусть до конца я не поверила — воспринимала илишь как способ вести переговоры, мой отец и сам им пользовался. Но для меня большой неожиданностью было то, что Мигель даже в рабочей обстановке рискнул возражать, да еще так громко.