Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Убью шавку…
Тогда Йошка вилкой припечатала к столу его вторую ладонь и тихо произнесла:
– Собачатиной меня кормишь?.. Ох, неверный!.. А ещё о подлости рассуждаешь… Что?! Молчи!.. Я же твой нож тебе и в глаз могу воткнуть… Почувствовали себя повелителями, говночисты? Рано ещё… И попробуй пикни, пока не уйду!
Малик обречённо кивнул головой и притих.
Йошка нагнулась, забрала под столом его лакированные ботинки и переместила их в середину сковороды. Опять нагнулась. Погладив, оторвала собачку от его ноги в белых носках и заметила, как на одном из них проступает кровь. Вышла неторопливо к машине с дворняжкой на руках и подсказала охраннику у дверей:
– Просил не беспокоить. Очень голоден.
Тот не удостоил её взгляда. Тогда Йошка села за руль и уехала на Котельническую…
Ишта, серьёзная, вернулась к ней в комнату с серебряным кувшином на подносе и двумя хрустальными фужерами, натёртыми до искрящегося блеска. Опустилась перед ней на пол и налила воды в один из них.
– А себе? – тихо спросила Йошка.
Ишта налила и себе. Но пить не стала. Тогда и Йошка отодвинула фужер в сторону.
– Что так долго? – спросила она. – Малик звонил? Охрана приезжала? Ты знаешь, где он?
Ишта молча поднялась с коленей и подошла к окну, из которого был виден Боровицкий холм и кирпичная стена с перевёрнутыми рыбьими хвостами по верху.
– Сообщили, что на Малика совершено покушение прямо в Соборной мечети, – сказала она дрожащим голосом.
– Боже мой! – ахнула Йошка. – Да кто посмел?!
– Говорят, собственная охрана…
– Не может быть! Я его час назад видела… А как это случилось?
– Его отравили. Собачатиной… Это всё Хвам! Его корейские штучки!.. Охрану арестовали. На дознании всё расскажут, подонки!.. Да вы пейте, пейте, вы же пить хотели…
– Уже не хочу, – призналась Йошка. Она встала и подошла к Иште. Вместе они с полминуты смотрели в окно на далёкую стену.
– Там мясорубку крутят? – первой спросила Йошка.
– Там, – кивнула Ишта.
– А вы – здесь. Да?.. Что в кувшин-то намешала, ведьма старая? Не спорыньи, случаем?
Ишта взглянула ей в глаза огромными черными зрачками с такой леденящей ненавистью, что Йошка вроде и собралась схватить её за горло, но посчитала, что это выглядело бы сейчас несколько преждевременно. Напряжение в целях риска нужно было сдержать. Малика поставила на место – этого на сегодня вполне достаточно. В придачу в машине у неё лежал пропуск в контору Хвама, за ту самую стену, куда она смотрела. И собачка точно уже хочет писать. Негулянная с утра. Да и вообще, к врагам надо быть милосерднее…
Йошка погладила Ишту по горячей голове и сказала на прощанье:
– Не верь никому! Малик правильному тебя учит. Три себе и три дальше…
***
Гиппокампусы на барельефах грота в Александровском саду вздрагивали от звуков труб духового оркестра, расположившегося под сводом. Дорические колонны, поддерживающие трясущийся свод, едва сдерживали напор Встречного Марша Преображенского Полка, звучащего подобно громовым пушечным раскатам с бородинских редутов двенадцатого года. Лысые львы на двух вершинах грота с ужасом отворачивались друг от друга и готовы были прикрыть огромные уши каменными лапами в ожидании взрыва за Средней Арсенальной башней. Обломки наполеоновского похода, собранные по Москве где попало и наваленные двести лет назад в художественном беспорядке на плечи грота, шевелились, выворачиваясь невидимой стороной к саду, и от ужаса по бронзовой спине Священномученика Ермогена пробегали патриаршие мурашки, а белый голубь, восседающий на кресте, от страха и холода синел на глазах и преображался в сизаря. Правее, на стеле в честь трехсотлетия Дома Романовых, барельеф Святого Георгия осыпался от сотрясения, обнажая скрытую под ним аббревиатуру «РСФСР» …
Йошка с дворняжкой успели уже и пописать, и перекусить, и помыть лапы, когда оркестр перешёл на более спокойный репертуар: вальсы и польки. Среди немногочисленных прогуливающихся по саду они выискивали даму с собачкой, которая должна была провести их к особенной двери в гроте, за спиной оркестрантов. Наконец, дворняжка принюхалась, и Йошка поняла, что связные уже близко. По дорожке к ним бежал белый пудель, таща за собой на поводке какую-то крошечную старушку в кимоно. Когда они подошли, щели для глаз у неё оказались так узки, что можно было принять её и за слепую, но пёс разоблачил себя в два счета.
«Пардон, шалава, – тявкнул он дворняжке голосом прожженного мажора. – Я бабку приволок. Где обещанное?»
Собачка с ужасом подняла морду к Йошке. Та, оценив обстановку, вынула из сумочки сотню баксов, свернула их трубочкой и аккуратно запихнула деньги пуделю в ошейник.
Пёс достоинства не потерял: дёрнул свою хозяйку за поводок и подтянул ближе к компании. «Травэ-тян», – тявкнул, как чихнул, пудель.
– Йошка, – протянула руку старушке Йошка.
«Жучка», – повернулась к пуделю хвостом дворняжка.
Старушка руку не приняла, сложила ладошки к носу и поклонилась. Пудель принюхался к тому, что оказалось у сучки под хвостом, и тряхнул кудрявой гривой: «Жан!»
После представления друг другу Жан с Жучкой отошли за ближайшее дерево, а Йошка пыталась затеять разговор со старушкой на каком-нибудь из известных языков, у неё ничего не получалось и тут она выругалась по-согдиански.
– Сами вы – это слово, уважаемая, – немедленно откликнулась тонким голоском старушка. – Выбирайте слова. И не торопитесь… Сейчас животные удовлетворят друг друга, и я вас провожу куда надо.
– А можно, Жучка с Жаном останется, а вы меня пока пропустите?
– Она сама дорогу домой найдёт? Без поводка?
– Уж поверьте! У неё в этом огромный опыт…
– Однако, странно, – пожала худыми плечами старушка. – Девушка, ночью, без провожатого… Впрочем, современная молодёжь не столь безобидна. Может за себя постоять, не то, что мы в своё время… Хорошо, – решительно согласилась она и бросила шлейку на дорожку. – Жан тоже не подарок!.. Пошли.
Бабушка первая перелезла через верёвочное ограждение перед входом в грот и, подтолкнув головой в локоть первую скрипку, наяривавшего уже «Хава Нагилу», потянула Йошку за рукав к правой крайней колонне. Здесь она приложила к пуговке датчика социальную карту пенсионера, часть колонны отодвинулась в сторону, и они попали внутрь кабины белоснежного лифта, едва освещённого, тут же,