Йошка отрицательно покачала головой сразу на все вопросы. Хвам будто увидел это и замолчал. В свою очередь и Йошка спросила:

– Ты извиниться не хочешь? Я в твою мясорубку чуть-чуть не влетела!

– Чуть не считается… – меланхолично отмахнулся Хвам. – Да и попала бы… Что оно нам, бессмертным?.. Так, щекотка…

Йошка набрала побольше слюны и плюнула ему в лицо. Хвам приоткрыл глаза, но вертеть кофемолку не перестал. Ни гримасы удивления, ни обиды его физиономия в этот момент не отразила. Он даже не потрудился вытереть лицо. Поймав его затуманенный взгляд, Йошка больше вопросов не задавала. Она только подумала о том, как связаться с дочерью.

Хвам, будто услышав, склонил голову ко второму выходу из кабинета, показывая жестом, где её можно отыскать. Поняв, что большего от него добиться будет нельзя, Йошка поднялась с пола и направилась к двери.

За дверью открылся едва освещённый просторный альков с низким потолком, за занавесями на кровати можно было заметить движения, очень похожие на те, которые совершают очень полные люди при совокуплении. Они несинхронно дышали и двигались, словно мешая друг другу, наполняя помещение звуками и запахами, более подходящими мясному цеху кухни в ресторане средней руки. Пространство вокруг хотелось проветрить. Но прерывать акт было неудобно. Йошка решила подождать его конца, завернувшись в кусок кисеи, свисающей из-за шелковой ширмы, расшитой цветами и райскими птицами, погрузилась с ногами в роскошное атласное кресло и задремала.

«Нет, в бессмертии-таки есть своя прелесть, – думалось ей. – Ни тебе болезней, ни жары, ни холода, – полный комфорт. Да, иногда хочется есть или пить, совокупляться, создавать себе подобных. Насыщать окружающее разнообразием. Испытывать человеческие эмоции. Направлять процесс… И когда начинаешь понимать, что вносимые тобой изменения приводят к чему-то неожиданному, даже для тебя, бессмертной, окружающий мир открывается в своей непредсказуемости. И тогда следующее твоё действие, любое, становится не случайным, а исторически закономерным. Только об этом мало кто знает… А кто знает, или забудет, или умрёт, не догадавшись, отчего это случилось. А следующее поколение припишет этому явлению причины и свойства, понятные только ему… Да-а, доказывать смертным необходимость их существования только смертный способен! Бессмертные же знают, что такого доказательства не существует. Энтропия на убыль – теория хаоса – вечная война… Это жизнь! Энтропия на максимум – смерть – конец Вселенной…»

Она и не заметила, как её взяли за белые руки, обмыли, обтёрли и уложили на оттоманку, отороченную кистями по бархату. Ну, не то, чтобы совсем не заметила, просто довольно удачно притворилась спящей, дабы продлить удовольствие ухаживания за собой, к тому моменту подзабытому. Поэтому, когда на осторожные шаги вокруг её ложа и можно было бы приоткрыть глаза, чтобы понять, откуда эта забота исходит, она и этого не сделала, доверившись своему чутью. С другой стороны отметив, что и для бессмертного такого участия в его жизни весьма приятно, что бы об этом не думали. Иначе – и жить-то зачем?..

Сон был светел и лёгок.

Земля в иллюминаторе. Крутится, вертится шар голубой. Огромное небо. На заре. Нас утро встречает прохладой. Гаснут на песке волны без следа. Отражение в воде. Журавли. Сиреневый туман. За туманом. Утомленное солнце. В городском саду. Тополя. Соловьи. Скворец. Яблони в цвету. Семь-сорок. Город золотой. Человек из дома вышел. Желтые ботинки. Поворот. Дорога без конца. Сентиментальная прогулка. Сумерки. Ночь. Ветер перемен. Время колокольчиков. Ландыши. Лаванда. Муравейник. Эхо любви…

***

Вернуться к реальности Йошку заставил не надоедливый звук кофемолки, а манящий запах свежей крови, смешанный с ароматами кофе копи-лувак и цейлонской корицы, качеством в единицах экелле не ниже четырёх нулей, что для Подмоскалья казалось сказочным. Удовольствие продлевалось. Не переча судьбе и чувству голода, Йошка спустила ноги с оттоманки и открыла глаза. Напротив, на пуфике, перед винтажным сервировочным столиком с кофейным прибором и закусками восседала Циля и приветственной улыбкой и широким жестом левой руки с полным бокалом красного приглашала её подкрепить свой бессмертный организм.

– Доброе утро, дорогая! – приветствовала она подругу.

– Уже утро? – удивилась Йошка, окинув взглядом задрапированные стены. – Сколько же я проспала?

– Немного… Лет пять, шесть… Не хмурься!.. Зато отдохнула… Ты ешь, пей, не заморачивайся…

Йошка с недоумением на лице принялась за угощение, оказавшееся таким же вкусным, как оно внешне ей и представилось. Даже кровяная колбаса, отдающая нуреонгами, была неплоха. А вот потянувшись за круассаном, рука её остановилась на полпути.

– Спорынью запустила?.. – спросила она у Цили.

– Сразу же! – коротко отрапортовала подруга. – Да ты ешь, ешь, это из замороженных, французские ещё, им всего-то лет сорок…

Йошка осторожно надкусила рогалик.

– Где моя дочь? – спросила она, проглотив первый кусок.

Циля замялась, но, обреченно вздохнув, принялась за повествование:

– Понимаешь, всё оказалось сложнее, чем мы думали… Мы и изолировали тебя на время тут, в алькове, чтобы ты глупостей не наделала…, помолчи, помолчи, ешь… Я всё объясню…

Как предполагает Целка (а она обманывать не умеет), мы попали в воронку времени, похожую на песочные часы. Мы песчинки. Корпускулы. Кто-то падает вниз – прямо, кто-то – по спирали, по самому краю. Кто-то прилип к средине в самом горлышке между колбами и ждёт, когда часы перевернут… А их ведь кто-то переворачивает!.. Отсюда и цикличность. Но она не равноускорена. Не как у света с его двойной природой. Мы мешаем друг другу… Трёмся своими поверхностями… А у каждой своя зернистость, своя сыпучесть… Тут даже не направление времени важно, а что ты сама из себя представляешь. Какое несёшь начало для времени, туда оно тебя и распределит для своего продолжения…

Ты вот о дочери спрашивала. О Траве, о Тоне. Ты её видела. Это та старушка, что тебя сюда проводила…

Йошка чуть не поперхнулась кровью, но поборола себя и продолжила есть и слушать.

– Не переживай… Она останется бессмертной старушкой. Со своим нравом, недержанием, деменцией и всем, что ещё будет… А Хвам?.. Он успел её полюбить ещё молодой и красивой… Что?.. Ах, яйца!.. В том-то и дело, что яйца здоровые к нему вернулись, но, когда он понял, что они стали не нужны именно для неё, он и затеял эту мясорубку… Зачем?.. Хвам искренне верит в то, что твоя дочь, чьё существование залипло между колбами, вернётся назад, если движение остальных человеческих частиц времени постоянно ускорять от жизни к смерти. Не давать им залипать на стенках временной воронки. И тогда, как он считает в своём продвижении к Мокше, колбы перевернутся, наступит обратный отсчёт, и Тоня омолодится и, например,