Максим прислушался к разговору сидящих впереди мужчин, но ничего не понял, так как с турецким языком он столкнулся впервые. В их разговоре несколько раз промелькнули слова «Анкара» и «дарбе».

Он покосился на соседа, молодого турка лет семнадцати, который сидел в наушниках и кивал головой, видимо, в такт музыке.

– Извините, – спросил Максим по-английски, дотрагиваясь до руки соседа. Тот снял с одного уха наушник, – вы говорите по-английски?

– О да! – охотно подтвердил юноша.

– Вы не знаете, что произошло и что такое «дарбе»?

– А-а, «дарбе» – это «переворот». Говорят, в Анкаре произошел какой-то путч.

– Какой путч?

– Я не знаю. Какие-то военные… – Молодой человек снова надел наушник и погрузился в свою стихию.

Видимо, музыка его интересовала гораздо больше, чем политические события в родной стране. «Все закономерно, – подумал Максим, – трон под Эрдоганом давно шатается. Но лично мне это не нравится».

Он вышел в тамбур. Двое турков-месхетинцев с большими баулами курили и беседовали. Они говорили, видимо, о своих коммерческих делах, но и в их беседе тоже проскользнуло слово «дарбе». «М-да, – внутренне усмехнулся Максим, – начинаю изучать турецкий язык». Вернулся на свое место.

Поезд, дергаясь на стрелках, медленно подходил к столичному железнодорожному вокзалу. Максим выглянул в окно. Приближающийся перрон был совершенно безлюдный. «Странно, – подумал Максим, – здесь что-то не так».

Неожиданно по поездному радио передали какое-то объявление. Максим напрягся. Единственное, что он понял: пассажиров просят сохранять спокойствие. Мужской голос повторил это же объявление и на «родном» английском. Голос сообщил, что в связи с попыткой переворота в Анкаре введено чрезвычайное положение, пассажиры поезда должны предъявить документы, удостоверяющие личность, а их багаж будет досматриваться.

«Черт! – мысленно ругнулся Максим. – Ну что за засранцы, устроили путч именно к моему приезду!»

Поезд остановился, пассажиры потянулись на выход. Максим выглянул в окно. На перроне, у выхода из вагона, стояли двое полицейских и еще двое в штатском. Хреново! Он пошел в сторону нерабочего тамбура. Открыл дверь, в тамбуре тоже стоял полицейский. Он что-то сказал Максиму по-турецки и указал в противоположный конец вагона.

Максим закрыл дверь. Прошел обратно. Голова бешено работала. Обернулся – вагон был почти пустой, выходили последние пассажиры. Взгляд упал на приоткрытое окно. Максим до упора опустил раму вниз. Примерился: пролезу! Встал на сиденье, протиснулся через окно и спрыгнул на землю. Быстро пошел между двумя составами в конец поезда. Уже у последнего вагона перед ним словно из-под земли вырос полицейский с автоматом. Сзади послышался шум. Иконников обернулся: его догонял второй полицейский.

– Документы! – потребовал полицейский по-английски, опустил ствол автомата и протянул к Максиму руку. Одновременно в спину беглецу уперся ствол другого автомата.

Максим начал прокручивать сценарий возможных событий: «Разворот на девяносто градусов, правой рукой выбиваю автомат у заднего, левой ногой – в пах переднему и – ноги в руки. Нет, – Максим отверг авантюрный вариант, – все здание наверняка оцеплено, а я местности не знаю».

– У меня нет документов, – улыбаясь, сообщил на английском Максим.

– Пошли. – Первый полицейский повернулся, приглашая нарушителя следовать за ним, второй подтолкнул Иконникова в спину автоматом.

Его запихнули в автозак, где уже сидели несколько человек. Везли недолго. Потом всех выгрузили на тюремном дворе и рассортировали по открытым камерам, находившимся тут же. В камере, куда попал Максим, сидели человек десять: турки, сирийцы, курды. Половина из них были с бородами. Максим, войдя в камеру, поздоровался. Никто не ответил на приветствие. Только один мужчина хмуро посмотрел на него и что-то буркнул.

Максим осмотрелся, нашел свободное место у стены, сел на цементный пол, прислонившись спиной к стене. «Как кур в ощип», – тоскливо подумал он и закрыл глаза.

Вскоре задержанных по одному стали уводить из камеры. Их забирали в здание полицейского участка, но обратно уже не приводили. «Понятно, – заключил Максим, – что-то типа фильтрационного пункта».

Когда камера наполовину опустела, к нему подсел мужчина с лисьим лицом, от которого пахло лекарствами, как из аптеки.

– Прости, уважаемый, у тебя ничего нет покурить? – обратился он на курдском.

– Я не курю, – так же на курдском ответил Максим.

– М-да, плохо, – удрученно пробормотал мужчина, – я сам из Измира. Поехал по делам, а паспорт забыл. Всегда брал, а на этот раз забыл. Как ты думаешь, нас быстро выпустят?

– Не знаю.

– А ты сам откуда будешь?

– Из Сирии.

– Как там сейчас?

– Плохо, – односложно ответил Максим, – извини, я устал, хочу подремать.

Он вытянул ноги, демонстративно закрыл глаза, сложил руки на груди. Откровенничать с незнакомцем он не хотел: береженого Бог бережет! Через несколько минут любопытного курда увели, а следующим вызвали Максима.

Его ввели в грязный кабинет, где из мебели были только стол, три стула и сейф. На полу вентилятор, на столе телефон. За столом сидел полицейский. Он был толстый, с мешками под глазами. Форма офицера висела на вешалке в углу, он был в расстегнутой почти до пупа рубашке. Полицейский постоянно вытирал не очень чистым платком шею и подбородок.

Он что-то спросил Максима на турецком. Тот помотал головой и сказал на арабском: «Я по-турецки не понимаю».

Офицер крякнул, снял трубку телефона, кого-то позвал. Через минуту в кабинет вошел другой офицер, с широким приплюснутым носом, с черными цыганскими глазами и выдвинутой нижней челюстью.

Хозяин кабинета сказал ему что-то. Цыган сел за стол, наклонил вперед голову и, набычившись, несколько секунд смотрел Максиму в лицо:

– Ты араб?

– Сириец.

– Имя полностью.

– Нурсултан Назарбаев.

Толстяк старательно записал имя в протокол допроса. О президенте Казахстана он, по-видимому, ничего не слышал.

– Гражданство?

– Сирия.

– Есть еще такая страна? – посмотрел на своего коллегу. Тот только хмыкнул.

– Откуда прибыл?

– Из Идлиба.

Далее Максим сообщил, что он из разрушенного города, дом и все документы сгорели, а он приехал в Анкару к дальнему родственнику.

Закончив допрос, цыган сцепил пальцы в замок, поставил руки на стол, прищурившись посмотрел на Максима.

– Послушай, как тебя там, Султан, я не верю ни одному твоему слову.

– Почему же? – спокойно поинтересовался Максим.