Конечно, перед уходом она не забыла рассказать мне о том, что будет со мной, если я сбегу. Вернее, напомнила: тюрьма, юные бандитки, мучения, страх и ужас.

Без злобы и пугающих речей тетя, как видно, не представляла себе наши отношения.

Был ли в ее жизни хоть один поступок, которым она могла гордиться? Какой-нибудь хороший поступок?

Мне в это невозможно поверить. Думаю, что хорошие дела нагоняли на тетю тоску и скуку, как не приносящие прямой и быстрой материальной выгоды. Скорее всего, тетя рассматривала доброе дело как бессмысленную потерю.

Доброта у нее могла быть только напускной и фальшивой. В этом она достигла невероятной глубины. Из-за безумной страсти к наживе она научилась владеть своим лицом, как актриса. Ведь это очень трудно – часами удерживать добродетельную гримасу, когда в голове текут злые, отвратительные мысли. Для этого требуется немалое самообладание.

Но когда мы оставались вдвоем, это самообладание тут же растворялось. Фальшивых гримас не было и в помине. Как я уже говорила, тетя скрежетала зубами, шипела и даже плевалась.

Вот и в тот день, когда она оставила меня одну в доме Гусыни, ее лицо перекосилось от злобы.

«Сиди здесь и не пискни! – велела она мне. – Если кто-то придет и будет стучать, не отвечай. Сиди молча. Только если Гусыня пожалует, тогда и скажешь, что велено».

Я осталась одна в запертом доме.

Гусыня жила бедно и странно. Ни радио, ни телевизора, ни книг не держала, словно не нуждалась в развлечениях. Нашлись только газеты и парочка прошлогодних номеров журнала «Здоровье».

Бедность в ее доме была самая унылая. В кухне были только плита, печь и стол, ведра и корыто. Крупа, соль и сахар и чай в кульках лежали на подоконнике. В ящике под столом хранились макароны, рыбные консервы и картошка. Вот и все. Холодильника и буфета я не нашла.

В единственной жилой комнате у одной стены стоял истертый, изношенный диван, а у другой – железная кровать. У окна – табуретка.

Одежду Гусыня хранила в сундуке под кроватью.

Не было ни кладовых, ни погреба, ни веранды. Только невероятно грязная уборная в сенях. А во дворе еще и колодец без воды!

Испытывая отвращение к этому жилищу, я подумала: «Может быть, Гусыня здесь не живет, а только бывает? Но зачем, в таком случае, она отобрала этот дом у сестры?»

В прихожей лежали дрова, и я от скуки топила печь. К счастью, дом хорошо протапливался.

Тетя не оставила мне еды, а брать еду хозяйки мне было противно. Ни макароны, ни картошка не просились в руки. Я не хотела пить даже чай с сахаром. Чашки и тарелки мне показались гадкими.

Гадко было сидеть и на диване, и на кровати, и я устроилась на табурете. В полной тишине читала газеты, журналы «Здоровье».

Настал вечер, затем ночь, а тетя не приехала. И Гусыня не «пожаловала».

Пришлось лечь спать на диване, накрывшись покрывалом с кровати, как прошлой ночью.

Утром ничего не изменилось. Никто не пришел, не было слышно ни единого звука, и даже за мутным окном не было видно никаких силуэтов. По улице никто не проходил.

Я сидела и ждала тетю. Мне казалось, что она вот-вот приедет. Но она не пришла. Когда пустота в животе стала мучительной, я открыла банку сардин в масле. Это – на завтрак. А в обед сварила картошки. Потому что и в обед никто не явился. А на ужин были макароны и снова сардины в масле, поскольку и к вечеру я все еще оставалась одна и взаперти.

Прошло три дня. Закончились макароны, консервы и картошка, остались только чай, сахар и крупа. И вышли все дрова. Вода тоже убывала, как ей и положено. Корыто опустело, остались полными только два ведра.

Я не могла предположить, почему тетя до сих пор держит меня в чужом доме. А о том, почему нет Гусыни, я даже не гадала. Я решила, что она хорошенько спряталась, и тетя ее не нашла.

Почему тетя не вернулась за мной – об этом я, конечно, не могла знать. Ее отсутствие меня удивило. Хотя без тети мне было лучше, чем с ней. Я подумала, что будь у меня хотя бы небольшой домик, дрова и еда, я смогла бы жить одна-одинешенька, пусть даже мне только одиннадцать лет. Я ходила бы в школу и хорошо училась. Я старалась бы успевать по всем предметам. Потому что я очень скучала по школе и по своим сверстникам.

Утром четвертого дня я вылезла в окно и обошла дом кругом. Ночью шел снег, и везде лежало только чистое, снежное покрывало. Я не увидела никаких следов.

Я стояла перед домом, смотрела на снег и думала: «А вдруг тетя приедет только через неделю? И хозяйка дома не вернется! Что мне делать? Ведь у меня нет ни копейки денег, чтобы я могла купить себе еды».

После нескольких дней заточения в гадком доме мне было очень хорошо на свежем воздухе. Хотелось улыбаться. И только размышления о том, что я еще ребенок и не могу сама о себе позаботиться, омрачали эти мгновения.

Я решила погулять по двору и пошла к колодцу. Подойдя, заглянула внутрь и позвала эхо: «Эй!» И вдруг остолбенела от ужаса: там, на дне колодца, кто-то пошевелился и даже издал звук, похожий на стон!

Колодец был глубокий, темный и внушал детский страх, но теперь не сам колодец был страшен, а то, что на дне кто-то пошевелился!

Я побежала к дому, забыв, что дверь заперта и что мне нужно снова лезть в окно. Подергала дверную ручку и растерялась.

Могло ли мне почудиться, что на дне колодца кто-то стонет?

Вскоре я замерзла и стала думать, как поступить: пойти в дом или еще раз заглянуть в колодец?

Я подошла к окну и приготовилась влезть в дом, но тут же передумала и вернулась к колодцу.

Со стороны колодец выглядел обыкновенно, а я дрожала от страха, хотя мне при этом было и очень любопытно. Я долго стояла в двух шагах от него и прислушивалась к звукам. Ничего не услышала. И тогда я приблизилась, заглянула и снова позвала эхо: «Эй, там!»

И опять кто-то пошевелился и застонал!

Я бросилась к дому, а затем к забору, распахнула калитку и выбежала на улицу – позвать взрослых.

На безлюдной улице я простояла несколько минут, пока не увидела за забором соседнего дома женщину. Она-то мне и помогла. Пошла со мной, убедилась, что я не вру, испугалась, как и я, и отправилась к своему мужу, который был на работе, и когда она вернулась вместе с ним, через полчаса после этого приехали пожарные на своей красной пожарной машине, а еще «скорая помощь». Один смельчак-пожарный спустился в колодец и оттуда сообщил: «Здесь женщина! Живая, но обездвижена из-за травм! Состояние тяжелое!»

Все заволновались и стали говорить: «Нужно скорее вытащить ее, извлечь на поверхность». А когда женщину извлекли, все принялись спрашивать друг друга: «Кто это, не знаете? Она вроде не из местных». Всем было очень любопытно.

И только я знала, кто это. Стоило мне только посмотреть на несчастную.