Некоторое время он лежит, пытаясь отделить реальность от только что приснившегося, и, поняв, что он лежит на своей, сейчас залитой тусклым ноябрьским солнцем веранде, в спальном мешке, облегченно вздыхает. Он сует руку под одеяло, шарит там, набредает ладонью на мокрое пятно и, удовлетворившись этим, вынимает руку. Когда он впервые кончил во сне, он очень испугался, теперь привык.

Тонька стала ему сниться с прошлого лета, и, встречая живую Тоньку или на улицах поселка, или у них в доме, мать хорошо относится к сумасшедшей и кормит ее, Эди-бэби жутко стесняется этой пятидесятилетней седой высоченной женщины. Антонина Сергеевна Чернова, подполковник танковых войск, в самом конце войны получила тяжелую контузию и с тех пор отличается чрезвычайно эксцентрическим поведением, граничащим с сумасшествием. Она говорит людям правду в глаза, не считаясь с их положением, и пьет — по салтовскому кодексу это исключительно мужское занятие. Часто Тоньку можно увидеть у пивного киоска, пиво она, разумеется, получает без очереди, без стеснения распихивая мужиков и не обращая внимания на их возмущенные крики. Что еще более возмутительно для салтовских жителей, Тонька никогда не стоит в очередях за маслом — самым дефицитным почему-то продуктом питания на Салтовке, она подходит без очереди, приколов или к кофте, или зимой к пальто все свои медали и ордена, и среди них два ордена Красной Звезды и два ордена Красного Знамени, Антонина Сергеевна была храбрым солдатом, и берет нужное ей количество масла. Нужно ей много — она покупает масло не только себе, но и, естественно, ненавидящей стоять в очередях Раисе Федоровне и некоторым другим знакомым. Когда Тоньку пытается остановить наблюдающий очередь милиционер, она, разметав седые пряди из-под платка, кричит ему в лицо, что это исключительно ради таких коблов, как он, она потеряла свое здоровье на фронтах Отечественной войны, в то время как он отсиживался в тылу, и что, если он, сука, сейчас же не отпустит ее рукав, она пожалуется генералу армии Епишеву, начальнику Главного Политуправления Советской Армии и ее личному другу. Если положение становится серьезным, сумасшедшая Тонька, не дожидаясь помощи генерала армии, охотно применяет свои крупные танковые кулаки и недюжинную силу здоровой русской бабы.

Сумасшедшую Тоньку салтовские мужики били несколько раз, один раз за то, что она слишком сильно ущипнула чьего-то младенца. Тонька, по не известным никому причинам, почему-то младенцев не любит. Эди-бэби случилось увидеть заключительную сцену схватки, когда окровавленная, но непобежденная Тонька, в разорванной на груди кофте, укрывшись за грудой кирпича, метала в рассыпавшуюся недалеко от нее группку мужиков камни. «Бляди! Педерасты поганые! — рычала Тонька. — Дезертиры! Попадись вы мне на фронте, всех бы к стенке поставила!» Если бы Тонька знала, кто такие фурии, она бы удивилась факту, что она очень похожа на одну из фурий, подумал тогда Эди-бэби меланхолически. Сквозь разорванную кофту наружу вываливалась большая, белая, с крупным, как бы резиновым соском грудь Тоньки.

Могущественная эта грудь навечно запомнилась Эди-бэби, может быть, воспоминание о Тонькиной груди и вызывает к жизни все ужасные сны, в которых Тонька делает с Эди-бэби отвратительные вещи, и чаще всего их иногда очень сложная гимнастическая возня заканчивается тем, что они ебутся. Тонька преследует его и в дневные часы, стоит Эди-бэби прикрыть глаза где-нибудь на солнце, на пляже, куда он ходит начиная с ранней весны до самой поздней осени, как мучительница Тонька, голая, встряхивая седой гривой, тотчас является, чтобы его истязать.

Эди-бэби уже стесняется просто посмотреть Тоньке в лицо, когда она к ним приходит. В реальной жизни Тонька как бы дружит с Раисой Федоровной и, как утверждает мать, втайне влюблена в Вениамина Ивановича. И действительно, обычно грубая и наглая в отношениях с мужиками, Тонька очень стесняется и робеет, когда вдруг видит отца. Смешно видеть, как Тонька, этот гренадер, становится вдруг очень вежливой, запинается, опускает глаза и теребит своими крупными ручищами бахрому их зеленой шелковой скатерти. Тонька куда выше Вениамина Ивановича, рядом с нею отец выглядит изящным мальчиком в военной форме, к тому же он и моложе Тоньки лет на десять.

Мать говорит, что, вероятнее всего, Вениамин Иванович напоминает Тоньке ее жениха, давно погибшего в гражданской войне в Испании. Еще мать утверждает, что Тонька не такая уж сумасшедшая, как салтовским обитателям кажется, что, конечно, контузия у нее была серьезная и Тоньку порой мучают головные боли, от которых она спасается специальными уколами, но что Тоньке еще и выгодно казаться сумасшедшей, ей легче жить таким образом.

— Антонина Сергеевна умная женщина, — утверждает мать. — И она настоящий боевой офицер, не то что многие другие придурки инвалиды, не то что тюренский Ефим, которому еще перед войной пьяному отрезало ногу трамваем, а он теперь разъезжает на своей инвалидной машине, весь в купленных на толчке медалях, и выдает себя за героя. Антонина Сергеевна просто не такая, как все, потому салтовчане и считают ее сумасшедшей. Кто еще в здравом уме будет в очереди, в присутствии милиции поносить Хрущева? Антонина Сергеевна, как и отец и многие другие военные, не любит Хрущева, потому что он порезал им пенсии. А сумасшедшая Тонька живет на ее подполковничью пенсию одна, все ее родственники погибли в войну, может быть, именно поэтому она так храбро воевала — мстила немцам за свою семью.

Эди-бэби уже не может заснуть, теперь он думает о том, как ему прокрасться мимо матери в туалет, чтобы она не заметила пятна на брюках. Эди-бэби очень стыдится этой секретной стороны своей жизни. Мать подумает, что он онанировал, и, может быть, скажет ему об этом. Когда он только начал онанировать, опять-таки в дело была замешана Тонька, Эди-бэби мысленно копировал свои сны, мать тотчас же узнала об этом. Эди-бэби знает как.

Очень просто. Он вытирал член листками отрывного календаря. Иногда он выбрасывал листки в туалет, иногда же забывал это делать. Мать, очевидно, нашла листки, склеенные засохшей желтой субстанцией, очень похожей на клей, и, очевидно, тотчас же догадалась, что субстанция эта не что иное, как сперма ее сына, наконец достигшего возраста полового созревания.

Мать прочла сыну лекцию, возможно более мягкую. Раиса Федоровна — женщина начитанная, все-таки в комнате стоит книжный шкаф, плотно набитый книгами, она понимала, что Эди-бэби, по-видимому, мало что соображает в своем собственном поведении, потому она решила его остеречь.

Во время лекции Эди-бэби краснел и бледнел и отрицал свою вину, самое большее, на что он согласился, что да, листки — его работа, но он только сморкался в них. Эди-бэби знал, что мать не поверила в засохшие на листках сопли, но что ему оставалось делать? Признать, что он по нескольку раз в день возится со своим членом, охая и стеная, закрыв глаза, повторяя мысленно последний сон с огромной, нагло ухмыляющейся, раздвинувшей ноги Тонькой?

Несмотря на предостережение матери, что онанизм — опасная болезнь, что он иссушает мозг и высасывает силы из тела подростка, Эди-бэби даже не снизил количества мастурбаций. Дело в том, что он получает ужасное удовольствие в тот момент, когда кончает. От такого удовольствия он не в силах отказаться. Календарные же листки и просто бумажки он теперь прячет в карманы и выносит на улицу.