Всякий раз, когда Фидель выступал, всем в Гаване было ясно, что он не из этого города. Он говорил медленно, слоги скорее выкатывались, а не выпрыгивали, между фразами — большие паузы. Возможно, в этом не было культурного колорита, зато его манеру речи очень ценили заграничные журналисты, даже испанские, поскольку он был единственным кубинцем в Гаване, кого иностранцы могли понять.

* * *

Лэнгстон Хьюз, поэт «Гарлемского ренессанса»[74], выучил испанский, когда ездил к отцу в Мексику. В 1930 году он побывал на Кубе и написал письмо ямайскому писателю Клоду Маккею, также деятелю «Гарлемского ренессанса», пребывая в восторге оттого, что в Гаване познакомился с молодым поэтом по имени Николас Гильен, который «произвел здесь некоторую сенсацию своими стихами на кубинско-негритянском диалекте в ритмах народной музыки». Это восхитило Хьюза, поскольку он сам был чернокожим и писал стихи в ритме блюза и джаза. Гильен писал в стиле сон. Хьюз хотел перевести некоторые его стихи, но ему было трудно подбирать английский эквивалент местному сленгу и сохранять ритм сона. Он горячо убеждал молодого Гильена продолжать усердную работу в том же направлении. Вскоре после отъезда Хьюза Гильен заслужил репутацию одного из важнейших поэтов Кубы благодаря сборнику «Мотивы сона» (Motivos de Son); это восемь стихотворений на языке чернокожей Гаваны. Гарсиа Лорка, собираясь в путешествие на Кубу в 1930 году, как раз когда были опубликованы «Мотивы сона», говорил, что он отправляется в «страну Николаса Гильена».

Гильен шокировал и чернокожих и белых, когда писал об африканских чертах — о волосах, носах и губах. Он был убежденным коммунистом, и его стихи — это музыка протеста, но, перефразируя Че, протеста в ритмах сона:

Две медленные целые ноты сменяются быстрыми строками, словно сон того продавца арахиса:

Хьюз был прав: трудно переводить Гильена, переносить его строки на другой язык и сохранять в них все то африканское, гаванское и присущее сону. Потому кубинец так и не приобрел такой большой известности на других языках, как в испаноязычном мире. В 1948 году Хьюз наконец-то взялся выпустить небольшое издание со своими переводами Гильена, избегая тех, где диалект был особенно сложен. Он заместил гарлемским сленгом жаргон гаванского чернокожего населения, однако, пожалуй, это лучшие переводы Гильена на английский. Вот сделанный Хьюзом перевод важной гаванской темы — пота — в стихотворении «Прачка» (Wash Woman):

* * *

Если прогуляться по Гаване, заглядывая в окна — а кто удержится от такого в этом городе открытых окон, — то часто можно увидеть (особенно в таких кварталах, как Кайо-Уэсо, Регла и Гуанабакоа, известных своей негритянской культурой) куклу, сидящую на широком выступе с большой дорогой сигарой и стаканом рома. Иногда замечаешь, как взрослый человек курит и выпивает вместе со своей куклой. Бывает, что лучшее место в гостиной занято одной или несколькими куклами. Сгодится любая кукла — есть большие и маленькие, есть белые, с темной кожей и азиатки. Однажды днем в Гуанабакоа я увидел, как единственный диван в гостиной отдан вместо куклы большому желтому надувному медведю, нелепо улыбающемуся своей сигаре сорта «коиба».

В городе встречаются и другие забавные вещи: красочные флаги над дверными проходами и окнами, мужчины в бусах тех же ярких цветов, что и флаги, круг со скрещенными стрелами, нарисованный на стене, полные бумажные пакеты, лежащие в глубоких расщелинах у корней хлопкового дерева или у ствола королевских пальм, где оставляют еще и бананы. Любой гаванец, наливая из бутылки с ромом, нередко плеснет несколько капель на землю.

Это всё прекрасные примеры транскультурации: обычаи нескольких африканских религий переплелись с практиками испанского католичества, чтобы создать, пожалуй, самую распространенную религию светской Гаваны. Куклы символизируют духов предков; флаги и бусы сделаны в любимых цветах разных африканских божеств. У них у всех есть свои любимые цвета. Последователь Чанго носит красно-белые бусы, а последователь мудрого Орулы — зелено-желтые. Эти бусы в Гаване повсюду. В бумажные пакеты под хлопковым деревом сейбой сложены подношения африканским духам-ориша. Капли рома, выплеснутые на пол, — это тоже для ориша.

Сейба, символ Гаваны, почитается и африканцами, и европейцами. Испанцы считали, что это дерево благословила Дева Мария, когда оно подарило ей тень. Африканцы видели в нем замену африканскому баобабу, поскольку у него такие же большие корни с глубокими трещинами. Кору сейбы африканцы применяли для лечебных чаев, а листья использовали для магических отваров вроде приворотного зелья.

Подношения под королевской пальмой, высоким и стройным символом Кубы, предназначены западноафриканскому ориша Чанго, который живет на таких пальмах и любит красный цвет, а еще обожает бананы. Чанго ассоциируется с молниями, а высокие пальмы иногда выполняют роль громоотвода. Когда у пальмы срывает верхушку, кто-то обязательно скажет: «Чанго!» В Гаване есть три популярные религии африканского происхождения. Круг с двумя перекрещенными стрелами, чаще всего встречающийся в Кайо-Уэсо, представляет собой «четыре основные точки вселенной», как об этом говорит религия Пало Монте родом из Центральной Африки. Самая знаменитая африканская религия в Гаване — это Сантерия, кубинская версия Лукуми — религии народа йоруба, сегодня живущего в Нигерии. В Африке культура йоруба считается одной из богатейших. Церемонии Пало Монте происходят по ночам и сопровождаются употреблением огромного количества рома и игрой на огромных гулких барабанах, а сантерийские торжества устраиваются при дневном свете. На них обильные возлияния не приветствуются, а на маленьких двусторонних барабанах выстукивают сложные ритмы.

Третья африканская религия, распространенная в Гаване, — это Арара, большее влияние имевшая на Гаити. Арара — это религия королевства Дагомея, созданного в 1600 году и находившегося на территории современного Бенина; основало его племя фон. Это было одно из нескольких сильных и независимых западноафриканских государств. Еще одно принадлежало йоруба. Европейцы в конце концов уничтожили их все; Дагомея прекратила существование в конце XIX века.