— С этим тоже все более-менее ясно. Пойдем далее. Свирин. Вам известно, от кого ему досталось наследство?

И управляющий, и Аркадий Митрофанович покачали головами.

— Нет, он ничего не говорил, — признался Генрих Карлович, а Аркадий Митрофанович добавил:

— Он сказал мне и другим сослуживцам просто, что вот, мол, я получил наследство и служить более не намерен.

— А не говорил он вам или не слышали ли вы от других, как велика сумма доставшегося ему состояния?

Генрих Карлович опять отрицательно помотал головой, а помощник главного бухгалтера ответил:

— Сто тысяч.

— Это вы слышали от него самого?

— Да, он сам говорил, что получил сто тысяч.

— Это вы помните положительно?

— Положительно, господин полицейский.

— А когда Свирин заговорил о наследстве, задолго ли до его получения?

Аркадий Митрофанович задумался.

— А вы знаете, это обстоятельство, признаться, сейчас меня самого стало несколько удивлять.

— Почему же?

— Изволите ли видеть: Свирин, на мой взгляд, вообще человек слабохарактерный. Жил он всегда выше своих средств, всегда и почти у всех здесь в отделении состоял в неоплатном долгу. Странно, что о наследстве своем человек такой заговорил только дней за пять до его получения…

— To есть вы полагаете, что его характеру было бы свойственнее, скорее, все разболтать, похвастать?

— Да, во-первых, похвастать, а во-вторых, постараться поднять свой крайне расшатанный кредит. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое меня теперь ужасно поражает.

— Какое?

— Одно маленькое совпадение.

— А именно?

— Я сейчас узнал, что вклад был выдан в понедельник, в канун Благовещения. В Благовещение мы закрыты, по воскресеньям тоже. Так вот, Александр Петрович Свирин, как я сейчас припоминаю, отпросился от службы для получения причитающихся ему по наследству денег в субботу, двадцать второго марта, и просил отпустить его на три дня. Так как из этих трех дней присутственным был только понедельник, я о его просьбе по начальству докладывать не стал и отпустил своею властью. А двадцать шестого он явился и сразу же заявил о своей отставке. Но… я не знаю, это, может быть, одно только совпадение…

— Мы это обязательно проверим. Теперь о последнем. — Тараканов заглянул в свою записную книжку. — Лантайс.

— Отто Федорович прослужил в нашем банке более тридцати лет. К сожалению, выше должности помощника бухгалтера подняться не смог, может быть, по этому поводу и был обижен, не знаю, во всяком случае, на службе это никак не сказывалось, работал он безупречно. А в конце апреля Лантайсу предложили место бухгалтера-инспектора в банкирской конторе в Ревеле. Он не раздумывая согласился. Он и родом оттуда.

Записав адреса и полные данные всех заподозренных и получив от управляющего банком на расходы кредитный билет с изображением государя Николая I, Тараканов поехал на Литейный, в меблирашки Смирнова.

Смирнов, справившись с книгами, стоявшего у него в марте помощника присяжного поверенного припомнил.

— Да, жил такой господин, восемнадцатого марта прибыл из Москвы, двадцать четвертого марта в Москву же убыл. Жилец был тихий, скромный, не кутил, барышень не водил, внес задаток, а когда выезжал, рассчитался сполна.

Коридорный о Павле Петровиче Рудакове дал самые лестные отзывы.

— Постоялец постояльцу рознь, бывает и такой, что ему не то чтобы угодить, а еще, насупротив того, назло всячески стараешься сделать. Займет такой комнату, и, конечно, с первого раза ты к нему всей душой. И «что прикажете-с», и «слушаю-с», и «сию минуту». Одним словом, все как быть должно. Чуть даст звонок, сейчас к нему бежишь, а он тебе все рыло ворочает аль либо еще того хуже: «болван», да «осел», да «холуй», от него иного слова не услышишь. Ну, и обида разберет. И больше всего шумит да кричит тот, кто хуже всех на чай дает. Это у нас уж верно примечено. Нет хуже оголтелого постояльца. Его бедность-то раздражает, и все ему кажется, будто к нему, из-за бедности-то этой, недостаточное уважение питают.

— А Рудаков не из бедных?

— А бедность али богатство тут ни при чем. Я вам вот как доложу: дайте свинье миллион, все равно толку ни для кого не выйдет. А настоящего господина и при безденежье распознаешь. Бывает, что такой господин у нашего же брата номерного по пятерке на обед занимает, только для него ни трудов, ни денег не жалко-с, потому доподлинно известно, что никогда не пропадут. Вот Павел Петрович из таких был. И мы все к нему как к отцу родному за это относились. И воздалось нам всем сторицей. Наследство они изволили получить, тетушка у них скончалась. Сколько денег было, не знаю, не считал, а только утром он уехал, а вечером привез с собой целый джутовый полосатый мешок денег. Достал из него сотенную, дает мне и говорит: «Сбегай, Гаврила, разменяй, хочу я вас всех, кто мне прислуживал, отблагодарить по-человечески. Да найди лихача, и чтоб непременно коляска на резиновом ходу». Вот какой человек!

— Ну и как, отблагодарил?

— А то! Мне так четвертной билет обломился, швейцару — красненькая. Мальчишка у нас есть, Яшка, так ему и то зеленая бумажка досталась. Павел Петрович шутить еще изволили: «Это тебе, говорит, как моему тезке».

— Постойте. Мальчишка ваш Яков, вы говорите, а постояльца Павлом звали. Какой же он ему тезка?

Коридорный от удивления выпучил глаза.

— И то верно! Может, перепутал Павел Петрович? Яшка — Пашка. Недослышал?

— Может быть. Ну да ладно. Нашли вы ему лихача?

— А то как же! Наша служба в том и состоит, чтобы господам угождать и все их желания исполнять. Нашел, да и наилучшего. Коляска у него новенькая, лаком покрыта, рысак — зверюга, шины дутые. На таком лихаче и генералу не зазорно проехать.

— Где же вы его отыскали?

— Дык у Департамента уделов. Там биржа у них.

— Знакомый, небось, лихач?

— Знакомый. Ванька Щегол.

— Щегол — это фамилия его, что ли?

— Не знаю, фамилия или прозвище, но все зовут его Щегол.

Присутствие в департаменте на сегодня кончилось, поэтому у парадного подъезда Пашкова дома дремал только один извозчик. Тараканов еле его растолкал.

— Куда прикажете, барин?

— Сколько до Офицерской?

— А дом какой?

— Двадцать восемь.

— В часть, что ли? Сорок копеек, меньше невозможно.

— Я тебе полтинник дам и ехать никуда не надо будет, если ты мне на несколько вопросов ответишь.

— Это смотря на какие вопросы.

— Чегой-то ты один здесь, ни одного лихача нет?