Июнь пришел в обычной своей потной жаре, но сегодня всю ночьнаползал какой-то холодный фронт, и радио в машине сыпало низкимитемпературами. Где-то около пятнадцати по Цельсию, не так чтобы мороз, но посленескольких недель под тридцать и за тридцать от таких цифр пробирала дрожь. Мыс моей лучшей подругой Ронни Симз сидели в моем джипе, опустив стекла, впускаяв машину не по сезону прохладный ветерок. Сегодня Ронни исполнилось тридцать.Мы трепались насчет того, как оно — ощущать себя совсем взрослой, и просточесали языки. Учитывая, что она — частный детектив, а я зарабатываю на жизнь,поднимая мертвых, разговор был более чем ординарный. Секс, мужчины, тридцатьлет, вампиры, вервольфы. Обычные такие темы.

Можно было войти в дом, но в машине после темноты создаётсяэтакая интимная обстановка, располагающая к откровенности. А может, ее создавалсвежий запах почти весеннего воздуха, напоминавший ласку полузабытоголюбовника.

— Ладно, так он вервольф. У каждого своинедостатки, — сказала Ронни. — Встречайся с ним, спи с ним, выходи занего замуж. Я голосую за Ричарда.

— Да знаю я, что Жан-Клода ты недолюбливаешь.

— Недолюбливаю!

Она вцепилась в ручку дверцы, сжала так, что даже плечи напряглись.Наверное, считала до десяти.

— Если бы я убивала так же легко, как ты, я бы этогосукина сына убила бы два года назад, и у тебя сейчас жизнь не была бы такойсложной.

Сложной — это еще слабо сказано. Но...

— Я не хочу, чтобы он умер, Ронни.

— Он же вампир, Анита. Он и так мертвый.

Она повернулась, глядя на меня в темноте салона.Светло-серые глаза и соломенные волосы казались серебряными и почти белыми вхолодном свете звезд. Тени и отраженный свет резко разрисовали ее лицо, каккартину художника-авангардиста. Но выражение этого лица почти пугало. Была внем какая-то нехорошая целеустремленность.

Если бы такое лицо было у меня, я бы предостерегла себя,велев не делать глупостей — в частности, не убивать Жан-Клода. Но Ронни не изтех, кто любит стрелять. Ей дважды пришлось убить, и оба раза — спасая моюжизнь. Я у нее в долгу. Но Ронни не способна хладнокровно выслеживать и убиватьдобычу. Даже вампира. Это я знала точно, значит, предупреждать ее нет смысла.

— Я когда-то думала, что разбираюсь, кто мертв, а ктонет, Ронни, — покачала я головой. — Тут не такая уж четкая грань.

— Он тебя соблазнил, — не отступала она.

Отвернувшись от ее разгневанной физиономии, я уставилась налебедя в фольге, который лежал у меня на коленях. «Дейрдфорд и Харт», где мы сейчасотмечали юбилей; они придумали этот последний писк моды — игрушки в фольге. СРонни спорить я не могла, устала даже пытаться.

Наконец я сказала:

— Каждый любовник тебя соблазняет, Ронни. Такая уж эторабота.

Она так ударила рукой по щитку, что я даже вздрогнула, а ей,наверное, стало больно.

— Анита, черт побери, это же совсем другое!

Я начинала злиться, а злиться мне не хотелось — на Ронни, вовсяком случае. Я ее повезла ужинать, чтобы поднять ей настроение, а нессориться. Луис Фейн, ее постоянный бойфренд, был где-то на конференции, а онапо этому поводу переживала, да еще по поводу тридцатилетия. Но выходило так,что я хочу поднять ей настроение, а она стремится мне его опустить.

— Слушай, я уже ни с Жан-Клодом, ни с Ричардом полгодане вижусь. Не встречаюсь ни с кем из них, так что давай ты не будешь мне читатьлекций по вампирской этике.

— Оксюморон.

— Что именно?

— Вампирская этика.

Тут уж я нахмурилась:

— Ронни, это несправедливо.

— Анита, ты потребительница вампиров. Это ты мнеобъяснила, что они — не просто люди, только с клыками. Они чудовища.

Все, с меня хватит. Распахнув дверцу, я вознамериласьвылезти. Ронни успела поймать меня за плечо.

— Анита, прости. Ради Бога, прости. Не сердись.

Я не обернулась, так и сидела, свесив ноги за дверь. Вдушную теплоту вечера пробирался холодный ветерок.

— Тогда перестань, Ронни. Я серьезно.

Она подвинулась ко мне, обняла за плечи.

— Прости, Анита. Я знаю, не мое дело, с кем ты спишь.

— Вот это верно.

Я решительно вылезла из машины. Каблуки туфель заскрипели погравию. Ронни хотела, чтобы мы обе оделись нарядно, ведь сегодня ее деньрождения, так что мы так и сделали. И только после ужина я поняла этотдьявольский план. Она заставила меня надеть высокие каблуки и симпатичныйчерный костюмчик. Верхняя часть напоминала топ-полосочку — или вечернее платьес полностью открытой спиной? При жуткой цене это была очень короткая юбочка иочень узкий топ. Ронни мне помогла выбрать наряд неделю назад — «слушай, давайобе приоденемся!» Тогда бы мне и раскусить эту военную хитрость. Были ведь идругие платья, более закрытые и юбки у них подлиннее, но ни одно из них незакрывало кобуру. Я ее даже в магазин с собой взяла — на всякий случай. Роннипусть думает, что я параноик, но... Я. ПОСЛЕ. ТЕМНОТЫ. БЕЗ. ОРУЖИЯ. НЕ. ВЫХОЖУ.Это не обсуждается.

Юбка была достаточно просторной и темной, чтобы скрыть пояси кобуру с девятимиллиметровым «файрстаром». И топ состоял из достаточноплотной материи (как бы мало ее ни было), чтобы рукояти не было под ней видно.Все, что надо было сделать — чуть приподнять край топа, и пожалуйста — можновытаскивать пистолет. Наиболее удобный парадный наряд, который мне удавалось вжизни купить. И даже захотелось, чтобы его выпускали в разных цветах — тогда ямогла бы купить себе еще один.

Ронни планировала на свой день рождения податься в клуб —танцевальный клуб. Нет уж, по клубам я не ходок. Я не танцую. Но пришлось с нейпоехать. И она меня вытащила на паркет, главным образом потому, что иначе онаслишком много привлекала ненужного мужского внимания. От нас двоих кандидаты вКазановы держались на почтительном расстоянии. Но нельзя сказать, что я именнотанцевала. Я просто стояла и как-то качалась. Танцевала Ронни. И танцевала так,будто это ее последний вечер на Земле и надо использовать эту возможность наполную катушку. Потрясающее зрелище, но немного пугающее. Что-то в нем былоотчаянное, будто Ронни все сильнее ощущала сжимающуюся ледяную длань Времени.Может, правда, это я на нее свое беспокойство проецирую. Мне в этом году ужестукнуло двадцать шесть, и, если учесть, как все идет, мне не придетсяволноваться насчет тридцати. Смерть вылечивает все болезни. Или почти все.

Был там, правда, один человек, который клеился ко мне, а нек Ронни — не понимаю почему. Она — длинноногая блондинка, и танцует так, будтоотдается музыке, как мужчине. Но он предложил выпить мне. Я не пью. Онпригласил меня на медленный танец — я отказалась. В конце концов пришлось егоотшивать грубо. Ронни посоветовала мне с ним потанцевать — он хотя бы человек.Я ей ответила, что лимит деньрожденных подарков на сегодня уже исчерпан.