Дневник Мюриэль Старк никоим образом не изменил точку зрения, которой придерживался Карелла.

Обстановка, в которой он принялся изучать дневник, оставляла желать лучшего. Инструктажная полицейского участка в десять минут шестого вечера в пятницу мало чем напоминает читальный зал публичной библиотеки. Дневник доставили на патрульной полицейской машине из сто шестого участка, расположенного в Риверхеде. Местный псих по кличке Сумасшедший Том всучил дневник тамошнему патрульному со словами: «Советую вам взглянуть на это, добрый человек». Тот посмотрел на первую страницу и увидел там имя жертвы убийства. Он заподозрил мистификацию, но все равно передал дневник сержанту, а сержант, также заподозривший, что перед ним попытка розыгрыша, отнес его в сто шестой участок. Там сержант передал его дежурному, а тот, в свою очередь, отнес дневник наверх, в следственный отдел, где и вручил детективу третьего разряда Ди Анжелису. У Ди Анжелиса хватило ума не оставлять на дневнике свои отпечатки пальцев – их там и без того было уже достаточно. Водрузив дневник на чистый белый носовой платок, он отнес его в кабинет лейтенанта. Лейтенант, глянув на первую страницу, связался с убойным отделом главка. Там он узнал, что дело об убийстве ведет детектив Стивен Луис Карелла, с которым можно связаться по телефону 7-8024. Лейтенант из сто шестого участка тут же позвонил Карелле и предложил отправить ему дневник на патрульной машине. От души его поблагодарив, Стивен, конечно же, согласился. И вот теперь, натянув белые хлопковые перчатки, он внимательно читал дневник Мюриэль Старк, аккуратно переворачивая страницу за страницей. С каждой минутой он все больше убеждался в том, что девушка, как и все другие авторы дневников, которые ему довелось читать, писала для будущих поколений, будто бы высекая каждое слово в граните. Сложно сказать, действительно ли ее переживания были столь же глубоки, как она об этом писала, или же она просто рисовалась перед невидимой аудиторией – перед теми, кому было суждено прочитать ее дневник. Шифром Мюриэль не пользовалась. Нельзя же назвать шифром пышный, цветистый язык литературных аллюзий. Порой она становилась тошнотворно сентиментальной, порой мрачной, порой строчки были проникнуты жалостью к самой себе. Она с удивительной пылкостью и страстью рассуждала о женской тоске и желаниях, обуревающих слабый пол, но при этом складывалось впечатление, что она не имеет ни малейшего представления, о чем, собственно, идет речь. В апреле она безумно влюбилась и начала делиться с дневником рассказами о «самых незабываемых и волнующих событиях во всей моей жизни». Но при этом, похоже, перед ее глазами стояли фантомы будущих читателей, и потому ее любовник тоже напоминал фантом. Она ни разу не упомянула его имени и воздерживалась описывать его внешность. Заводя о нем речь, Мюриэль использовала столь неуловимо образный язык, что облик ее возлюбленного растворялся в нем подобно утренней дымке.

– Да убери ты, на хрен, от меня свои грабли! Я тебе, пидору, что сказал?!

Карелла оторвал взгляд от дневника и увидел, как Мейер Мейер тащит какого-то здоровяка к камере-клетке в дальнем конце инструктажной. Руки задержанного были скованы за спиной наручниками, однако, несмотря на это, он не оставлял попыток боднуть Мейера головой. После очередного тычка мужчина летел вперед, преодолевая где-то полметра, после чего разворачивался, наклонял голову и, словно баран, кидался на Мейера. Всякий раз, когда задержанный бросался в атаку, детектив выставлял руки, блокировал удар, после чего разворачивал упрямца и награждал его очередным пинком в сторону клетки, возле которой у гостеприимно распахнутой двери уже ждал Хэл Уиллис. С лица Хэла не сходило изумленное выражение. Ему подумалось, что из Мейера мог бы получиться прекрасный тореадор.

– Твою мать, да отцепишься ты от меня или нет?! – заорал задержанный и, снова наклонив голову, бросился в атаку.

На этот раз Мейер решил действовать иначе. Сперва врезав нападающему ребром ладони по шее, он следом тут же двинул ему коленом в грудь. Затем, сграбастав смутьяна, детектив отволок его в клетку и со злостью захлопнул дверь.

– Сукин ты сын, – простонал задержанный.

– Заткнись! – отрезал Мейер.

– Что он натворил? – поинтересовался Уиллис.

– Выколол отцу глаз пестиком для колки льда, – буркнул Мейер и, достав платок, вытер лицо, сморкнулся и, полыхнув взглядом, посмотрел на мужчину в клетке.

Покачав головой, Карелла вернулся к дневнику.

Субботним днем в мае возлюбленный повел Мюриэль в кино. Там они впервые поцеловались. По словам девушки, поцелуй был «сладок, словно падающий с неба дождь» и у нее «от восторга остановилось сердце». Через два дня возлюбленный встретил Мюриэль после работы. Девушка вновь объяснила на страницах дневника (хотя уже и делала это раньше), почему она ушла из старшей школы. Она опять поведала дневнику (и своей воображаемой аудитории), что ей ужасно нравится работа счетовода и как она горда, что приносит в дом деньги. При этом Мюриэль признала, что ей буквально силком приходится заставлять тетю Лилиан и дядю Фрэнка забирать ее зарплату. Впрочем, они брали деньги, и это было здорово – так она себя чувствовала независимой. Она обеспечивала себя сама – разве это не прекрасно? Но больше всего ее радовало осознание того, что у нее есть любимый. Его прикосновения возносили Мюриэль к «рассвету сладостного предвкушения. Сколько еще ждать, когда он возжелает воспарить со мной к самому пику райского наслаждения? Я дам ему все, что он пожелает. Я полностью раскроюсь перед ним, ибо он мое сердце и моя любовь».

На столе Клинга зазвонил телефон, и Карелла снова поднял взгляд от дневника. Берт сорвал трубку и проговорил:

– Восемьдесят седьмой участок, Клинг слушает. Да, бумажка где-то у меня на столе. Погоди секундочку. Дженеро, ты что, не можешь подождать? Ну вот и жди. Ага, вот, нашел. У тебя есть чем писать? Слушай, тут вот какая незадача. Огонь могли вести из двух разных револьверов. Да, Дженеро, ты меня правильно понял. Слушай, чего ты кипятишься, я тебе просто зачитываю результаты баллистической экспертизы. Охота пособачиться – звони в лабораторию. Эксперта, с которым я там разговаривал, зовут Фирбишер. Фирбишер, говорят тебе. Ф-и-р-б-и-ш-е-р. Так вот он сказал, что диаметр канала ствола составляет чуть больше десяти миллиметров, а шаг его нарезов – сорок сантиметров. А теперь, Дженеро, слушай, что это значит. А означает это, что стрелять могли либо из кольта калибра девять целых восемь десятых миллиметра, либо из кольта девять целых две десятых миллиметра. У этих револьверов одинаковый диаметр канала ствола и шаг нарезов. Как такое может быть? В каком смысле? Вот может, и все тут. Слушай, Дженеро, откуда я знаю, каким местом он проводил баллистическую экспертизу? Я тебе что – эксперт? Черт его знает! Наверное, он сунул пулю под микроскоп и посмотрел на нее. Слушай, ты просил меня записать результаты баллистической экспертизы, если позвонят из лаборатории? Я записал. Вот их я тебе и зачитываю. Слушай, Дженеро, ведь ты ведешь это дело, а не я. Да, ты. Да, совершенно верно, его ведешь ты. Я именно это только что и сказал. Естественно, ты, а не я. Кто сует нос не в свое дело? Знаешь, Дженеро, что я тебе скажу? От тебя у меня скоро появится геморрой размером с кулак. Вообще не понимаю, как тебя допустили к детективной работе. Да. Я совершенно серьезно. Ах, ты это запомнишь? Ну, запоминай, раз память хорошая. Надеюсь, Дженеро, ты это никогда не забудешь. Кстати, надеюсь, ты больше никогда ни о чем не будешь меня просить. А если все же рискнешь, то знаешь, что я тебе скажу? Нет! Да, именно это я тебе и скажу. Я пошлю тебя подальше. А теперь, если не возражаешь, позволь мне заняться своими делами. У меня и без тебя работы по горло. До свидания, Дженеро.