С грохотом повесив трубку, Клинг покачал головой, проворчав под нос: «Сука неблагодарная». Вдруг до него дошло, что в метре от него сидит Карелла и наблюдает за ним.

– Дженеро, – буркнул Берт, как будто это все объясняло, и снова принялся печатать.

Ну а Карелла вернулся к дневнику Мюриэль.

«Рассвет сладостного предвкушения» продолжался весь май. Карелла все ждал, когда Мюриэль наконец лишится девственности. Напряжение неуклонно росло. Детектив, затаив дыхание, внимал напыщенным рассуждениям девушки о бессмертной любви, гадая, когда же безымянный возлюбленный покусится на ее невинность и они оба «воспарят к пику райского наслаждения». Неужели «рассвет сладостного предвкушения» затянется до лета? Добравшись до конца мая, Карелла начал сомневаться в том, что возлюбленный Мюриэль в действительности существует. Детектив все больше убеждался в том, что Мюриэль его выдумала, он был плодом ее воображения, фантомом, созданным для того, чтобы придать некоторую остроту содержанию дневника. Ну а если возлюбленный и существовал на самом деле, тогда он был человеком стеснительным и робким. Пока он ограничивался лишь тем, что касался «нагих» грудей Мюриэль, «забираясь под бюстгальтер». С наступлением июня девушка стала гадать, когда же объект ее воздыханий наберется храбрости «забраться куда-нибудь ниже пояса».

К этому моменту Карелла от всей души желал, чтобы возлюбленный Мюриэль убрался куда-нибудь подальше, предпочтительнее на Аляску. Стивен все листал и листал дневник, мучительно продираясь через этот скучный порнографический трактат, лишенный всякой художественной ценности. Когда Стив читал о «сладостных муках», «дрожи» и «трепете», охватывавших Мюриэль выше (и ниже) пояса, он не мог избавиться от мысли, что если бы безымянный возлюбленный заглянул в дневник хотя бы одним глазком, то он бы надругался над Мюриэль при всем честном народе среди бела дня. Увы, большую часть июня ее возлюбленный оставался слепцом, даже не подозревая о том, что Мюриэль жаждет «утонуть в урагане страсти». Образно выражаясь, цветок уже распустился, и давно пришла пора его сорвать. Тяжело вздыхая, Стивен одолел подробный рассказ о том, как дрожащая рука воздыхателя скользнула Мюриэль в трусики и коснулась «вожделеющего ласк женского естества». Это случилось в субботу, двадцать восьмого июня. Четвертого июля, в День независимости, небо – в прямом и переносном смысле – расцвело красками праздничного салюта: Мюриэль потеряла девственность на пустынном пляже в Сэндс-Спит. Запись, посвященная столь знаменательному событию, была сделана четвертого июля, но прямо под напечатанной датой девушка написала: «На самом деле сейчас уже пятое июля, три часа ночи, и я только что вернулась из Сэндс-Спит». Затем следовал подробный рассказ о соблазнении, которое на протяжении многих месяцев, затаив дыхание, ждали незримые читатели дневника. Следовало отдать должное, Мюриэль не жалела красок и, описывая случившееся, превзошла саму себя. Рассказ занял всю страничку, предназначавшуюся для событий четвертого июля. Места девушке не хватило, и потому окончание обнаружилось в самом конце дневника, в разделе «ДЛЯ ЗАМЕТОК».

Вдруг стиль повествования резко изменился.

Прежде чем лишиться невинности, Мюриэль писала в дневнике практически ежедневно. Первая запись после четвертого июля датировалась пятнадцатым числом того же месяца. Карелла листал пустые страницы, борясь с чувством разочарования. Неужели дневник обрывается на столь подробно описанном эпизоде грехопадения? Стив вновь начал подумывать, что вся сюжетная линия с возлюбленным является плодом воображения Мюриэль. Неужели девушка все это придумала, чтобы доставить сомнительное удовольствие будущим читателям? Пролистав дневник до пятнадцатого июля, Карелла с нарастающим чувством растерянности принялся читать дальше. Складывалось впечатление, что теперь дневник вел совсем другой человек. Представьте, что вы читаете роман (Карелла до сих пор не мог избавиться от ощущения, что многое в дневнике выдумка), написанный автором, к стилю которого вы уже привыкли, хотя и не начали им восхищаться. Вдруг на середине писатель бросает работу над книгой, и, чтобы ее закончить, приглашают другого человека. Теперь записи отличались краткостью. За одиннадцать дней, минувших с четвертого по пятнадцатое июля, пышные образы словно по мановению ока исчезли. Тон дневника стал сдержанным и… обеспокоенным.

Карелла никак не мог понять, что явилось тому причиной. Неужели событие, которое Мюриэль с таким нетерпением ждала, начиная с первого поцелуя в кино в цветущем мае, обернулось для нее столь сильным потрясением? Ответ на загадку скрывался в записи, датированной первым августа. Из той же записи Стивен узнал, кто был возлюбленным Мюриэль, и понял, почему она с такой настойчивостью избегала упоминания его имени. Она долго хранила тайну, но со временем бремя стало для нее столь невыносимым, что девушке пришлось поделиться секретом пусть только со своим дневником. С первого августа дневник стал ее исповедником и наперсником. Карелла не сомневался, что, начиная с этой даты, Мюриэль стала запирать его на замочек. Что бы там Стивен раньше ни думал о Мюриэль (и прочих авторах дневников), детектив резко изменил свою точку зрения. Он видел, что девушка записывает в дневнике свои мысли, силясь найти ответы на терзавшие ее вопросы. Увы, вплоть до последней записи, сделанной вечером пятого сентября, за день до убийства, Мюриэль так и не получила ответы, что столь отчаянно искала.

Пятница, 1 августа

Я уверена, что беременна.

Сегодня я ему об этом рассказала. Сказала, что не говорила об этом раньше, потому что была уверена, что придут месячные. Сейчас у меня почти неделя задержки, если точно – шесть дней, и потому пришлось ему рассказать. Он отреагировал очень спокойно. Сказал, чтобы не волновалась, сходила к врачу и сделала анализ. Говорит, надо сперва выяснить, точно ли я беременна, а потом уже думать, что делать дальше.

Я ему говорю: «А что мы будем делать, Энди? Что нам делать, если я беременна? Мы же двоюродные брат и сестра». Господи, если Ты меня слышишь, сделай так, чтобы у меня пришли месячные.

Суббота, 2 августа

Вся беда в том, что я его очень люблю. Но так нельзя. Мы это оба понимаем. Что мы натворили? Не надо было этого начинать. Он говорит, что мне надо записаться на прием к врачу. К какому? К кому мне идти? Я жутко стесняюсь. Что мне сказать врачу? Правду? Или сказать ему, что Энди просто мой парень? Скрыть, что он мой двоюродный брат?

Понедельник, 4 августа

Сегодня утром я спросила Хейди, есть ли у нее на примете хороший гинеколог. Сказала ей, что у меня там зуд, врачей я не знаю, а к тете стесняюсь обращаться. Хейди двадцать четыре года. Она сказала, что с восемнадцати лет ходит к одному врачу – доктору Генри Келлеру. Он ей впервые в жизни поставил противозачаточную диафрагму. Я позвонила ему во время обеденного перерыва. Медсестра сказала, что раньше десятого он меня принять не может. Я сказала, что у меня неотложное дело, она спросила какое. Я говорю: «Мне кажется, я беременна». А она такая: «Хотите сдать анализ?» Я отвечаю: «Да, именно это мне и нужно». Тогда она спросила, какая у меня задержка. Я ответила, что сегодня уже девять дней. На это она сказала, что, если завтра месячные не придут, в среду мне надо явиться прямо в лабораторию, чтобы сдать мочу на анализ. Она дала мне адрес лаборатории, которая делает анализы на беременность, я поблагодарила и повесила трубку.