— Да, изменился, — кивнул Кирилл. — И все из-за тебя. Учусь сдержанности, хочу быть мужчиной и выглядеть достойно рядом с такой девушкой, как ты. Но эмоции переполняют по-прежнему, на разрыв мозга!

— Люблю тебя, — тихо повторила Марика и после паузы прошептала: — Но вот…

И она замолчала, опустив взгляд в чашку с чаем.

— Что? — настороженно спросил Кирилл.

— Много читала, да и от наших ребят слышала, что суицид — необходимая часть культуры, — сказала она и подняла на него глаза.

Кирилл побледнел, понимая, куда она клонит, и даже машинально прикрыл пальцами почти зажившую царапину на запястье.

— Это стереотип, — после паузы ответил он. Как и то, что все мы би, что нюхаем, ширяемся и пьем.

— Но… — начала она.

В этот момент раздался приглушенный звонок мобильного.

— Твой, — заметила Марика. — Кто бы это мог быть так поздно?

— Понятия не имею, — ответил Кирилл и вышел в коридор.

Он достал телефон из кармана куртки и увидел, что это звонит его одноклассник Костя.

— Да, — ответил он.

— Не спишь? — не здороваясь, быстро заговорил Костя. — Ты куда пропал? Тут у нас такое! Батя твой сказал, что ты в Москву смылся на каникулы.

— Да, к брату поехал, — ответил Кирилл, начиная волноваться.

— Ира-то наша руки на себя наложила, — сбивчиво продолжил Костя. — Похороны завтра. Наши все в шоке. Странно, что тебе родители не сообщили. Так тебя на похоронах не будет?

— Ужасно! Это все ужасно! — после паузы тихо сказал Кирилл.

— Да, ужасно! А все ваше эмо, — сухо сказал Костя. — Тебе тут наши ребята звонили несколько раз, да ты не берешь. Решили, что не слышишь, по Москве бегаешь.

— Да, — ответил он. — Не слышу.

— Не расстраивайся так, — участливо проговорил Костя. — Знаю, что вы с Ирой еще в один детсад ходили, но сейчас уж ничего не поделаешь. Не знаю, что еще сказать, — после длительной паузы заметил он.

— Мне страшно, — прошептал Кирилл.

— Блин, Кирюх! — громко и зло заговорил Костя. — Кончайте вы с эмо! Ни к чему хорошему это не приводит! Три месяца назад в школе, которая за ТЭЦ, девочка тоже вены себе перерезала. И насмерть! Ей вообще 13 было. Мне один друган из той школы говорил, у него отец в милиции. Неужели про нее не слышал? Она ведь тоже была из вашей тусовки э-э-эмо! — протянул он с явной издевкой.

— Не слышал, — сказал Кирилл.

— Ну ты что? — удивился тот. — Она еще какую-то странную записку оставила, что типа идет к свету, который здесь называется тьма. Причем слово «тьма» написала на английском — «дарк».

Кирилл вздрогнул, его сердце заколотилось.

— Не хочу больше говорить об этом, — сказал он.

— Ну, прости, друг, прости, — тут же опомнился Костя. — Понимаю, как тебе тяжело. Значит, завтра тебя не будет? Похороны в пять вечера.

— У нас билеты только через четыре дня. Если поменять, — тихо сказал он. — Но не получится. Даже если мы попадем на поезд, который уходит в восемь утра, то в городе мы будем лишь в семь вечера.

— Да, не получается, — заметил Костя. — Mы? А ты это с кем? Неужели со своей ублёвочкой? И как ее предки отпустили? Ну ты даешь, Кирюх! Сила!

— Да, я с Марикой, — ответил он и вдруг неожиданно для себя расплакался.

— Ладно, старичок, не расстраивайся ты так! испуганно сказал Костя. — Приедешь когда приедешь. Ну что теперь поделать? А ребятам я все объясню. Давай, пока!

И он положил трубку. Кирилл вытер глаза, но слезы все текли. Он в душе презирал себя за слабость, за то, что убежал от того ужаса, который охватил его тогда во дворе при виде Дарка.

— Что случилось? — раздался испуганный голос.

Кирилл поднял голову и увидел, что Марика стоит, сжав руки и прислонившись к косяку двери. Ее лицо было бледным. Кирилл скользнул взглядом по ее светло-розовой футболке со смешным рисунком двух обнимающихся зайчиков на груди, по голым стройным и длинным ногам, по маленьким ступням, переминающимся на паркете, и бросился к ней, упав на колени, обхватив ее и прижавшись лицом к животу. Его начали сотрясать рыдания. Марика окончательно испугалась, гладила его по волосам, плечам, целовала в макушку и без конца повторяла:

— Все будет хорошо, все будет хорошо.

Они уснули только под утро. Кирилл несколько часов рассказывал про Ирочку, про их отношения. Оказалось, что она была давно влюблена в него, писала записки с признаниями, даже завела «зин», и на его страницах откровенно рассказывала о своих чувствах. Но Кирилл относился к ней только как к подруге и не мог ответить взаимностью. И сейчас обвинял себя в том, что был невнимателен к ее чувству. Все в их тусовке знали, что у них с Марикой «лавстори». Их везде видели только вместе, их лица говорили сами за себя. Ирочка даже пыталась как-то объясниться с ним, считая, что Марика хоть и классная девчонка, но совершенно ему не подходит, что ее родители пока смотрят на их дружбу сквозь пальцы, но перспектив у них нет никаких. Но Кирилл не принимал ее слова всерьез, а только отшучивался.

Марика слушала внимательно, не перебивая. Впервые Кирилл был так откровенен. Но ее мучила мысль, почему и он приблизительно в то же самое время попытался перерезать себе вены. Кирилл про это странное совпадение не говорил ничего. К тому же она помнила и о некоем графе Дарке, который нагнал на него такой ужас своим появлением тогда во дворе. Марика вдруг подумала, что, возможно, именно из-за его появления Кирилл так стремительно уехал в Москву. Когда он выговорился, проплакался и постепенно успокоился, они легли в кровать, прижавшись друг к другу.

— Послушай, — мягко проговорила Марика и обняла его, — что это за мужик тогда проходил по твоему двору? Помнишь, такой высокий, весь в черном и одет, как гот? Ты еще тогда сильно разволновался, что-то начал бормотать об Ирочке, о себе.

Марика замолчала, решив не упоминать о его попытке самоубийства. Кирилл и так был расстроен. При ее словах он вздрогнул и отодвинулся от нее.

— Ты еще назвал его граф Дарк, — все-таки продолжила Марика, хотя видела, что он сжался и закрыл глаза.

— Не знаю, о чем ты, — ответил Кирилл после длительной паузы. — Давай спать.

И он отвернулся от нее. Марика не стала настаивать, понимая, что сейчас он ей ничего не скажет. Она обняла его сзади, прижалась щекой к спине и закрыла глаза.

Проснулись около полудня. Марика встала, отдернула тяжелые коричневые портьеры, и спальню залило солнце.

— О! — восхищенно воскликнула она и подпрыгнула. — Снова ясный день! Долой плохую погоду!

Настроение у нее было отличное. Все их разговоры ночью показались ненужными. Они любили друг друга, в этом она была уверена и подумала, что только это имеет значение.