Тем не менее на душе у меня стало совсем тоскливо. Я никогда не делилась ни с кем своими интимными переживаниями, но тут решила воспользоваться наличием у меня в доме подруги и излить ей душу. Ну, если и не излить, то... по крайней мере, искапать.

Шла зачетная неделя, но я фактически забила на учебу и вместо подготовки к сессии ходила в больницу к Денилбеку, так и не вышедшему пока из комы. Я понимала, что, даже если все окончится нормально, учитывая последние события и предстоявшую поездку в США, мне придется брать в институте академический отпуск. Единственное, куда я продолжала ходить по вечерам, – на занятия в институтский аэроклуб, где пыталась затолкать в голову устройство двигателя М-14 и основные сведения об аэродинамике.

Манефа все это время исступленно готовилась, периодически разнообразя учебные занятия сексуальными развлечениями. В основном ее интимная жизнь меня никак не касалась. Но именно в тот день, когда я решилась побеседовать с подругой о себе, я, как тот муж из вечно актуального анекдота, пришла домой чуть раньше – преподаватель аэродинамики захворал и не явился на занятия. Энэбиш привез меня домой и остался ночевать в машине. По указанию Батыя, они с братом дежурили по очереди. Я поднялась на пятый этаж и, вытащив из кармана ключи, остановилась возле своей двери. Изнутри доносились характерные женские крики, чередующиеся с мужскими стонами и на удивление громкими шлепками. Очевидно, Маня была дома не одна. Я вошла внутрь и, не заходя в комнату, проскользнула на кухню. Очень хотелось есть!

Еще утром я купила триста граммов сыра с плесенью и два французских багета. Багеты были длинные, и я сразу сломала их пополам, чтобы они влезли в сумку. Возможно, это не самый полезный ужин, но я не часто себе позволяю такой «разгул». Я скинула с себя куртку и ботинки, забросила одежду назад в коридор, захлопнула кухонную дверь и включила электрический чайник. В холодильнике обнаружился кусок сливочного масла и слегка подвявший, но еще съедобный парниковый огурец. Кроме того, накануне я поставила охлаждаться две бутылки недорогого, но вполне употребимого чилийского шардоне. Одна из бутылок была откупорена и ополовинена. Причем, что меня немало раздражило, любовнички не догадались убрать остатки белого вина назад в холодильник.

Я смахнула со стола крошки, составила в раковину заляпанные бокалы и, подобрав с пола дырявый и вонючий мужской носок, выбросила его в помойное ведро под мойкой. Отказываться от вечернего бокала вина я все же не пожелала и, наполнив до половины тонкий стеклянный стакан, подсыпала туда льда. Слава богу, на мой лед в морозилке, судя по всему, никто не покушался. Мне, честно говоря, плевать, что истинные французские гурманы, или, точнее, гурмэ, возмутились бы моей привычкой добавлять в вино лед. Но они не жили в России и тем более не были знакомы с Манефой, которая по северной привычке даже водку могла пить теплой. К тому же, я думаю, утонченные ценители вообще бы не стали пить чилийское шардоне по сто восемьдесят рублей за бутылку. Я нарезала хлеб, сыр и огурец, отхлебнула из стакана и попыталась расслабиться. Насколько это было возможно, разумеется.

Несмотря на закрытую дверь, мне было все прекрасно слышно, буйство в комнате продолжалось. Пытаясь не реагировать на Манины крики и жалобные подвывания ее партнера, я сжала в руке бутерброд и с хрустом впилась зубами в багетную корочку.

За те несколько дней, что Маня прожила у меня, я осознала, что в качестве компаньонки она почти идеальна. Манефа была спокойным и очень доброжелательным человеком. Единственной проблемой в ее жизни в моем понимании было ее, мягко скажем, странное отношение к интимным отношениям. Она совершенно не стеснялась того, что любовники ее чрезвычайно часто менялись. Надеюсь все же, что не это ее свойство привело к кончине старой родственницы. За все время нашего общения я так и не поняла, что заставляло Маню заниматься сексом с тем или иным мужчиной. Как правило, ее, с позволения сказать, молодые люди могли вызвать лишь чувство брезгливой жалости. Подозреваю, что она, ни в коем случае не будучи круглой дурой, осознавала убожество всех своих избранников. И эти моральные, а зачастую и физические уроды всегда сами бросали мою Манефу, девушку, несомненно, красивую и приятную, как говорится, во всех отношениях. На мои неизбежные вопросы о причинах привязанности к тому или иному идиоту она не отвечала, а начинала тихонько плакать в углу. Я пару раз утешала ее, но призывала при этом к благоразумию. В конце концов у меня возникло подозрение, что либидо у Мани прочно связано с жалостью, и я понадеялась, что моя подруга никогда не окажется на родине моей мамы. В противном случае у нее может возникнуть непреодолимое желание отдаваться направо и налево всем нищим и калекам, околачивающимся по придорожным канавам Аддис-Абебы. Даже тем жертвам генетических сбоев, у которых отродясь и члена-то не было!

Сопровождаемая истошным визгом и стонами кульминация наступила еще до окончания моего первого бутерброда.

На несколько минут наступила тишина. То есть они, наверное, продолжали как-то общаться или вполголоса, или вовсе шептались, не знаю. Главное, до меня эти звуки не доходили, и я могла спокойно наслаждаться вином, сыром и хрустящим багетом. И еще я размышляла о том, что за кошмарный день у меня сегодня выдался. Внутреннее чувство подсказывало мне, что это – только начало и я не скоро еще смогу посоветоваться с Манефой по поводу своих собственных интимных переживаний.

Я изготовила третий большой бутерброд, на который поверх масла и солоноватого, покрытого благородной плесенью сыра добавила слой из кружков свежего огурца. Что касается вина, то даже лучше, что я положила в него лед. Крепость, конечно, снизилась, но это не столь важно. Зато практически полностью исчезла избыточная горчинка, свойственная шардоне из Нового Света.

В это время в коридоре послышалась какая-то возня. Маня с любовником что-то потеряли.

– Ты очки мои не видела? – простонал мужчина.

– А ты разве их не снимал?

– Нет, они слетели, когда... Ну в общем... когда ты...

Что-то мягкое упало с вешалки и шлепнулось, как мне показалось, о корзинку с зонтиками. Корзинка опрокинулась. Мужчина сдавленно чертыхнулся.

– Вот, они на пол улетели. – Голос у Мани был отвратительно виноватый.

Шарканье приближалось к кухне.

– Лева! Там Эва! Уже пришла! – свистящим шепотом предупредила Маня.

Но вышеупомянутый Лева уже распахнул дверь и предстал передо мной во всей красе. Хорошо, что хоть тощие чресла сластолюбца были прикрыты льняным кухонным полотенцем. Надо сказать, этим маленьким кусочком ткани он смог бы прикрыть минимум половину поверхности своего тела. Лева был тщедушным рыжим созданием неопределенного возраста с неправдоподобно огромным носом, на котором красовались толстенные очки с перекошенными дужками. Одно из стекол треснуло, а другое было заляпано, причем оставалось только догадываться, чем именно они с Маней его заляпали. На левой ноге его красовался носок – близнец того, что покоился в мусорном ведре. Правая нога была всунута в старый гостевой шлепанец.