Навстречу Агамемнону, тяжело ступая, подпираясь костылём, сошёл Телеф. На приветствие он ответил нецензурной бранью, из которой можно было заключить, что гость вовсе не рад встрече с Агамемноном.

На вопрос о причине приезда Телеф ответил длинным потоком ругани, который в кратком изложении содержал следующее: «Как вы, возможно, ещё помните, уважаемый Агамемнон Атреевич, в памятном бою, в котором я имел честь познакомиться с вами и вашим непобедимым войском, одним из ваших доблестных воинов мне была нанесена рана, и она до сих пор приносит мне несказанные страдания. Перепробовав множество различных лекарств, я обратился за советом к оракулу Аполлона, и он заверил меня, что рана будет излечена только нанёсшим её. Поэтому я взял на себя смелость явиться к вам с дружеским визитом в надежде на то, что тот славный юноша, который нанёс мне рану, не сочтёт за труд исцелить её».

Агамемнон терпел оскорбления только потому, что всё ещё чувствовал свою вину в случившемся и надеялся, что Телеф, живущий, видимо, где-то недалеко от Трои, знает туда дорогу. Как только Телеф закончил рассказ и остановился, чтобы перевести дух, Агамемнон спросил его об этом, и из множества слов, услышанных им в ответ, приличным было только одно: «Знаю».

— Так вы знаете путь в Трою! — в восторге воскликнул Агамемнон. — Расскажите нам, как туда добраться! Нам это совершенно необходимо для той священной войны, которую мы сейчас начинаем ради спасения чести Эллады!

Ответ Телефа вкратце был таким: «То, что вы отправились на войну, не узнав предварительно дороги, лишний раз подтверждает моё предположение, возникшее ещё при нашем первом знакомстве, о крайней нестандартности вашего мышления, унаследованной, по всей видимости, от родителей, которые определённо были не простыми смертными, а самыми яркими представителями животного и растительного мира вашей прекрасной страны».

Агамемнон покраснел, подумав, что теперь его, наверное, всю жизнь будут попрекать из-за этой нелепой оплошности, и, дождавшись конца нецензурного словоизвержения, смиренно повторил свой вопрос. Телеф во многих грубых и непристойных словах ответил, что расскажет, как добраться до Трои, не раньше, чем будет исцелена его рана.

Хирон, учитель Ахилла, кроме прочего, был довольно известным врачом. Кое-что Ахилл у него перенял, но вообще он учился не на медика, а на воина, так что уроки траволечения слушал невнимательно и знал разве что на троечку. Но когда он попытался растолковать это Агамемнону, тот вспыхнул и чуть было не заговорил как Телеф.

— Как царей копьём тыкать, так это ты мастер, а как исправлять, что натворил, так этому тебя не учили! Сам Аполлон сказал, что ты рану излечишь! Аполлон, по-твоему, ерунду говорить станет? Знаешь, какие ему жертвы за эти предсказания приносят?

Паламед между тем осматривал наконечник копья Ахилла.

— Рана будет исцелена нанёсшим её, — сказал он, — но нанёс рану не Ахилл, а его копьё. Им её и надо лечить.

Он соскрёб окисел с наконечника копья, приготовил из него какое-то снадобье и намазал им ногу Телефа.

Уже на следующий день рана почти зажила. Телеф, хоть ещё хромал, мог уже ходить без костыля, и в его речи стало появляться всё больше приличных слов. А когда через пару дней рана вовсе исчезла, он рассказал грекам, как плыть в Трою, и даже набросал по памяти карту.

Обрадованный Агамемнон снова предложил ему поучаствовать в войне, но Телеф в немногих почти цензурных словах ответил ему твёрдым отказом.

Тут-то все и заметили, что ветер уже который день дует в противоположную Трое сторону. Стало ясно, что кто-то из богов хочет помешать затеянному предприятию.

Когда жрецы, проведя своё расследование, доложили Агамемнону, что этот недовольный бог — Посейдон, тот был немало удивлён, поскольку до сих пор Посейдон никаких претензий к нему не предъявлял. Впрочем, он уже свыкся с мыслью, что легко не будет, и, готовый любой ценой преодолеть все препятствия на пути к победе, отдал приказ готовить богу морей гекатомбу.

Основным источником существования богов считались жертвы, приносимые благочестивыми смертным. Но в счастливые времена, когда людям не о чем просить богов, одними лишь жертвами могли прожить разве что Зевс с Герой.

Мелкие земные божки вели простую деревенскую жизнь и кормились в основном собственным хозяйством, не рассчитывая на подачки смертных, а олимпийцев положение обязывало жить на широкую ногу: содержать богатые дворцы, давать званые обеды и разъезжать на шикарных колесницах. Чтобы обеспечить такой образ жизни, им волей-неволей приходилось как-то подрабатывать.

Гефест приторговывал медными изделиями своего производства и порой подряжался построить дворец какому-нибудь царю.

Посейдон иногда реализовывал через подставных лиц товары с потонувших кораблей, что было не так просто, как могло показаться: товары обычно оказывались подпорченными морской водой, а уникальные изделия из золота и серебра могли быть кем-то опознаны, и бог попал бы в неловкое положение, потому приходилось быть очень осторожным.

Гермес помогал торговцам в не очень честных предприятиях и, имея связи среди преступников, оказывал услуги в их тёмных делах — многие об этом знали, но за руку его поймать ещё никогда не удавалось.

Арес имел какой-то доход от междоусобиц и криминальных разборок.

Самым выгодным был частный бизнес Аполлона, предсказывавшего в своём дельфийском святилище будущее за порой довольно нескромную плату. Раньше это популярное прорицалище принадлежало богине Гее, но, когда та попала в немилость к Зевсу, Феб сумел отжать у неё эту доходную точку — не помог Гее и посаженный сторожить прорицалище дракон.

Афина давала уроки рукоделия.

Дионис контролировал торговлю алкоголем.

Говорят, Афродита тоже как-то подрабатывала, но это только сплетни.

Редкий бог отказывался от хорошей жертвы, и мечтой каждого из них была гекатомба. Так называлась жертва сотни быков — фантастическая щедрость. Рассчитывать на такой подвиг благочестия не приходилось — редко кто и в самом деле жертвовал сто быков, так что иной раз и десяток баранов вполне мог сойти за гекатомбу.

Но Агамемнон, начиная святое дело, мелочиться не желал — он принёс настоящую гекатомбу, без обмана: согнал со всей округи лучших быков, велел вызолотить им рога, разжёг столько жертвенников, что богам на Олимпе стало жарко, и устроил такое торжественное жертвоприношение, что уже к вечеру подул тот ветер, какой был нужен.

Если бы боги не были бессмертными, они бы умерли в этот день от зависти Посейдону.

Фетида застала бога морей за накрытым столом.

— Заходи, красавица! — закричал он ей. — Угощайся, не чинись — у меня сегодня праздник!

— Греческий флот завтра выходит в поход на Трою, — дрожащими губами сказала мать Ахилла.

— Правда? — смущённо ответил Посейдон, отводя взгляд.

— Но вы же мне обещали, что им не будет туда пути.