– Ни разу не нормально, – сурово произносит Жаров. – Приди в себя, брат. Потом, если захочешь, можем вернуться к этому разговору.

– Нет, – сказал Знаев. – Мы поговорим сейчас.

– Ладно, – Жаров надвигается, нависает. – Солдат рискует жизнью за интересы народа и государства. А в чём твой интерес? Душу отвести? Нервы пощекотать? Приключений искать на жопу? Здесь ищи, в Москве. А там – не надо. Хорошо, если тебя, кретина, просто убьют. А вернёшься трёхсотым? Без ног? Миной оторвёт? Кому здесь будешь нужен? Не позорь себя, дружище. Не воин ты.

– Ну спасибо, – сказал Знаев. – А кто же я тогда?

– Пьяный взрослый дядя, – отвечает Жаров. – Отец двоих детей. Я понимаю, ты крутой и всё такое. Родину любишь. Но не надо куда-то ехать и кого-то убивать, чтоб решить свои личные проблемы. Так не делают, брат.

Знаев молчит. Его друг, конечно, выглядит как воин. Он коренной москвич, родом со 2-й Тверской-Ямской, из обширной семьи среднего номенклатурного уровня. Его приятели и одноклассники служат в Генштабе и в спецназе ГРУ, работают в центральном аппарате МВД, в кремлёвской администрации, в МИДе, в «Газпроме». Жаров много знает про войну. Знаев подозревает, что его друг и сам там уже побывал.

– Я думал, ты поможешь, – произносит Знаев угрюмо.

– Просохни, – лаконично отвечает друг. – Тогда поговорим. Давай ключ.

Он заводит мотоцикл и надвигает кепку покрепче. Разумеется, он ездит без шлема. В роли шлема выступает его собственный крепчайший череп. Жаров уважает так называемые «тяжёлые» мотоциклы, чопперы и мускул-байки, монструозные «Харлеи» и «Триумфы».

Он рвёт с места слишком резко и не успевает повернуть, но, к счастью, успевает затормозить; ударяется передним колесом о чужой бампер и едва не падает. Выбирается из седла и смеётся.

– С почином, – ядовито комментирует Знаев.

Мотоцикл не пострадал, но на чужом бампере – вмятина и чёрный резиновый след.

– Не переживай, – говорит Знаев. – Это тачка моего соседа по этажу. Он уже месяц в Индонезии со всей семьёй.

– Вот и тебе туда же надо, – произносит Жаров. – В Индонезию. А ты войну какую-то придумал. Не сходи с ума.

– Постараюсь, – отвечает Знаев. – Передавай привет жене. Как она, кстати?

– Терпимо, – говорит Жаров, и вдруг его загорелая физиономия альфа-самца и воина искажается обидой. – Вчера едва не подрались. Десять раз ей говорил, не покупай деревянные ложки! Их нельзя мыть в посудомоечной машине! Она покупает. Приходится мыть самому.

– Деревянные ложки? – уточняет Знаев.

– Она считает, что деревянная посуда экологичнее. И вот, значит, у меня есть посудомоечная машина, у меня есть домработница, и всё равно я каждый вечер лично вот этими самыми руками отмываю деревянные ложки!

– В семейной жизни есть масса преимуществ, – возражает Знаев.

– Согласен, – без энтузиазма отвечает друг, поворачивает ключ и уезжает.

Герман Жаров на пять лет моложе Знаева.

На две головы выше Знаева, вдвое тяжелее Знаева, в три раза сильней физически, в пять раз громогласней и улыбчивей. И в десять раз проще смотрит на жизнь.

В середине нулевых, во времена «уверенного экономического подъёма», они близко дружили. Понимали друг друга с полуслова.

Их объединяло раздражение, неудовлетворённость, разочарование. Вяжущий вкус плодов победы.

Деньги были сделаны. Дома и квартиры куплены. Дети выросли в смышлёных подростков. Надёжные жёны – умные, сексуальные, полностью лишённые каких бы то ни было романтических иллюзий, – умело управляли налаженными хозяйствами. Но само вещество жизни почему-то изменилось в худшую сторону.

Плоды победы хрустели на зубах, как горькая репа.

Они летали в Дахаб нырять с аквалангом, они летали на Тенерифе гонять на досках, но обоих не покидало ощущение, что главное проходит мимо. Что-то не так, что-то недополучено, понимали они. И однажды, надравшись ледяным красным вином в баре близ пляжа Эспиньо, Португалия, Герман Жаров сформулировал: жить надо так, как будто каждый день – последний.

Это был их план.

Жизнь одна, и она коротка, и деньги – не главное.

Оба, не сговариваясь, почти одновременно – в течение года – развелись с жёнами, оставив им депозиты и недвижимые квадратные метры.

Оба, не сговариваясь, отложили огромные суммы для оплаты обучения подрастающих сыновей в лучших университетах.

Жаров прочил своего отпрыска в спортивную медицину. Знаев подумывал насчёт Института стран Азии и Африки.

Перелёты к сливочным берегам тёплых морей и океанов обходились недёшево, дети имели отличный аппетит, работать приходилось много. Со временем Жаров стал значительно меньше путешествовать, но пить – значительно больше. Регулярно дрались, специально для этого ходили в ночные клубы и задирали нетрезвую молодёжь, или гоняли на машине по ночной Москве, провоцируя дорожные конфликты и потасовки; однажды Жаров получил резиновую пулю в бедро.

Знаев был старше, он первым почувствовал, что акваланги и кулачные бои ничего не изменят, что это – не подвиги, что надо резать по живому; сотня маленьких поступков не заменят одного большого.

Он закрыл свой банк и вложил деньги в дело, в котором почти ничего не понимал.

В магазин «Готовься к войне».

Его друг Герман не отважился поступить столь радикально. Остался кем был. Драчуном, пьяницей, владельцем стального стада из полудюжины автомобилей и мотоциклов, миллионером, продавцом осветительного оборудования – хозяином торговой фирмы, третьей по величине в стране.

Дружба их подвяла.

Жаров ежедневно уговаривал пол-литра дорогого алкоголя, в любое время дня и ночи легко садился пьяным за руль, но физическое здоровье продавца прожекторов и лампочек было столь громадно, что ни один автомобильный инспектор ни разу не учуял запретного запаха.

Знаеву пить было некогда; новая затея – магазин – поглощала все силы и время.

Жаров неожиданно вернулся в семью – с клятвами и покаяниями. По настоянию жены стал захаживать в храм, причащался даже. Но пить не перестал.

Знаев посчитал однажды годы их близкого товарищества – вышло ровно четырнадцать, два полных семилетних цикла.

Познакомились – наглыми, дерзкими двадцатипятилетними делюганами, авантюристами. Теперь медленно расходились – седыми кабанами, каждый в свою сторону.

Но конец близкой дружбы не отменяет единомыслия, возможности откровенного разговора; если двое привыкли доверять друг другу самые тайные сомнения – они будут так делать всегда, дружба ни при чём, товарищеская приязнь может пройти, а привычка останется.

Был откровенный разговор.

Дурак, сказал ему Герман Жаров, зачем ты продал банк? Останешься без штанов. Тебя повело по кривой дороге.