Джереми наклонился ко мне, достаточно близко, чтобы я увидела золотые искорки в зелени его глаз, и шепнул:

– Я об этом слышал.

– Туше!

Шепотки розеновского сарафанного радио эхом рассыпались повсюду вокруг нас.

Мы оба рассмеялись, и звук голосов взлетел над головами – нашими и других людей, занятых телефонами, книгами и газетами. Желание, вызванное этим улыбающимся, начитанным мужчиной, потекло от пальцев, оплетавших поручень, вниз по руке, в грудь, живот, между ног.

А потом приглашение на вечеринку Пэта вылетело из моего рта, словно я была из тех женщин, которые как ни в чем не бывало приглашают на свидания любящих философию, недавно ставших одиночками мужчин. Он согласился не раздумывая и написал свой адрес на клейком листочке, который использовал как закладку для книги. Мы соприкоснулись руками, когда поезд дернулся, трогаясь в путь к станции «Саутпорт», и новая молния желания прострелила меня.

Джереми ждал на улице, когда в пятницу вечером я подъехала к его дому. Он был одет точно так же, как тогда в метро, и это избавило меня от неловкости. Первой темой в разговоре стал доктор Розен. Мы подтрунивали над его неумением одеваться и абсурдно оптимистической убежденностью, что группа способна исцелить абсолютно любое эмоциональное нарушение.

– Он просто обожает групповую терапию, – сказал Джереми, смеясь.

– Он просто обожает коричневые свитера!

Мои руки и ноги были свободными и расслабленными, пока мы болтали, сойдясь на общей почве терапевтических переживаний. Ни следа обычной зажатости, которая всегда возникала на первых свиданиях, никакого побуждения утаить какие-то секреты. Это было просто не нужно: он ходил к доктору Розену.

А к тому времени как я налила себе газированной воды и наколола на вилку фаршированный грибок, решила, что этой женщиной буду я.

– Иди сюда, хочу кое-что показать.

Я повела Джереми на второй этаж, в детскую, масляно-желтые стены которой Марни вручную разрисовала трафаретными утятами. Я без всякого смущения выдвигала по очереди каждый ящик, сюсюкая над крохотными подгузниками Ландин, невероятно миниатюрными носочками и спальным мешком цвета розовой пудры, нежным, как оперение полярной совы.

– Мило, – оценил он, когда я показала ему маленький банный халатик с капюшоном на кнопках и заячьими ушками. Джереми то и дело поглядывал на дверь, словно мы совершали преступление. Я предложила ему потрогать детский чепчик, и он отступил на шаг. – Это что, у тебя предписание такое – показать мне эти вещи?

Я замотала головой и приложила к щеке кашемировый свитерок.

– Может, стоит вернуться к гостям? – Джереми вышел в коридор и стоял там, дожидаясь, пока я уберу на место наряды Ландин.

Спустившись вниз, он завел разговор с Пэтом, Марни и их друзьями из пригорода. Мои конечности оставались расслабленными, пока я в двенадцатом часу ночи везла его домой.

Как только разговор отклонялся в сторону от доктора Розена, я замечала флажки – не то чтобы ярко-красные, но розоватые.

– Я в общем-то отшельник, – сказал он, когда я спросила, общается ли он со своими товарищами по группе вне сеансов. Я призадумалась, не выйдет ли мне это боком в один прекрасный день. Когда я прикидывала, с мужчиной какого типа хотела бы встречаться, слова отшельник в списке и близко не было.

Джереми также упомянул, что его машина сейчас не на ходу и он не может себе позволить купить нужную запчасть. Денежные проблемы вызывали у меня нечто вроде изжоги: Карлос рассказывал, что расставание Джереми с подругой было как-то связано с деньгами, которые он у нее занял. Я вцепилась в руль и попыталась сохранить расслабленность. Не будет ли раздражать Джереми моя грядущая материальная обеспеченность? Не антикапиталист ли он? Не остается ли он, в зрелом возрасте тридцати шести лет, все еще потерянным, профессионально и финансово? И если да, насколько много это для меня значит?

Кое-что да значит, но он был такой милый в этих очках!

– Кажется, я мало что знаю о твоей работе, – сказала я, надеясь, что разговор о профессии ослабит узел напряжения в шее.

– Я руковожу фронт-офисом компании, занимающейся уборкой индустриальных помещений. Небольшая фирма на западной стороне.

Узел не шелохнулся. Почему-то сложилось ошибочное впечатление, что Джереми был IT-менеджером в большой компании в центре города. Я поудобнее перехватила руль.

Значит, мы разные. Ну и подумаешь! На свете много таких пар, где супруги совершенно разные. Арнольд Шварценеггер и Мария Шрайвер. Джеймс Калвилл и Мэри Маталин. Гомер и Мардж. Может, мы и не доживем до серебряной свадьбы, но на второе свидание нас наверняка хватит.

Подъехав к его дому под конец вечера, я убрала правую руку с руля и как бы невзначай опустила на сиденье между нами.

– В понедельник вечером идет польский фильм, который получил потрясные рецензии. Хочешь пойти? – спросил он.

Я закивала с энтузиазмом йоркширского терьера. Джереми легонько пожал мой локоть, выходя из машины – не самым целомудренным пожатием.

Второе свидание, да! Я победно вскинула кулак. Разворачивая машину, чтобы ехать домой, я наехала на бордюр. Машина дернулась, и от этого рывка хрустнула шея и вылетела из держателя бутылка с водой, но я почти не ощутила этого. Радость граничила с истерикой.

* * *

– Расскажи-ка мне об этом Джереми, – попросила Клэр следующим вечером за ужином. Она подперла щеку ладонью и слушала, пока я рассказывала, как устроила ему экскурсию по детской Ландин. – Картошечка! – фыркнула она. – Мужчине детскую на первом свидании не показывают!

Но мне не было стыдно.

– Не волнуйся. Он ходит к Розену. Мне не нужно играть с ним в игры. Я могу быть самой собой.

Подруга скептически склонила голову.

– Звучит многообещающе. Это награда за то, что ты пошла во вторую группу!

Тем вечером я провела линию по центру листа бумаги. Больше никаких бессистемных романтических безумств. У меня терапия. Я начала с колонки «плюсов». Он, безусловно, умен. А кто, кроме умника, станет читать Фукидида ради удовольствия? Он не пьет, так что не станет пи́сать на меня посреди ночи. У него есть кошка, значит, умеет заботиться о другом существе. Очки, улыбка, умение внимательно слушать. Я все записала. Потом добавила самый большой плюс из всех: ходит к доктору Розену.

Терапия делает человека более чувствительным и самоосознанным. Она дает инструменты для ориентирования в отношениях. Встречаться с мужчиной, который ходит к моему терапевту, было способом построить пуленепробиваемые отношения. В конце концов, я доверяла своему врачу. А главное, знала его работу. Я и была его работой. У нас с Джереми имелся не один акр общей почвы. У нас никогда не кончились бы темы для разговора. И бонусом: было бы бесплатное супружеское консультирование – мы бы ходили к одному терапевту в разное время с разными людьми.