предложил вместо революции отделиться от коммунизма географически, создав вторую, православную Россию в Сибири. Солженицын апеллировал к «русской душе» советских вождей, убеждая их отказаться от «чуждой» западной идеологии. При всем различии подходов общим, как видим, было одно: возрождение России может начаться лишь после коммунистов.

Один Шиманов, кажется, прозревал, что, совпадая в этом с либералами, националисты таким парадоксальным образом предрекали их победу. Они. по сути, помогли либералам устроить тот антикоммунистический «обвал», которого так боялся Шиманов. Не понимали, полагал он, его конкуренты элементарных практических вещей. Во-первых, что коммунизм худо-бедно, но охраняет страну о «язвы обуржуазивания», создавая своего рода защитную оболочку, в которой только и может созревать ее возрождение. Во-вторых, только коммунизм своей остаточной имманентной религиозностью поддерживает в массах тот пламень веры, без которого и невозможно никакое возрождение.

Массы должны во что-то верить. Отнимите у них коммунизм и во что вы хотите, чтоб они поверили? В демократию? «В России было слишком много страданий, и разрешиться им в комическом и жалком демократическом пшике Бог не позволит. Западной демократии у нас не должно быть». Более точно выразил эту позицию русской реакции только Константин Леонтьев в своем знаменитом афоризме: «Русская нация специально не создана для свободы».

При всех этих идеологических завихрениях, однако, странным образом оставался Шиманов вполне практичным и реалистическим политиком. Он не Бородай, не путаник, то есть. Бывало, оказывается, в России и такое. Как увидим мы далее, Путину есть с кого брать пример.

Глава 17

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

 Часть вторая•

Здесь придется много цитировать Шимановские тексты.

Но ничего не поделаешь. Только сравнивая их, сможем мы увидеть, как мистические речитативы сменяются в них холодными канцеляризмами, огненная проповедь — слогом заурядного делопроизводителя, яростные инвективы против «жидомасонства» — апелляциями к «прогрессивной мировой общественности». Не увидим, иначе говоря, по-своему замечательных метаморфоз Шиманова — из идеолога «патриотических» масс в прагматичного политика, торгующегося с властью. И обратно.

Хоть один образец такой метаморфозы, согласитесь, нужен. Хотя бы для того, чтобы убедить читателя, что я ничего не выдумываю. Итак, терпение. Вот Шиманов — идеолог.

«Россия буквально выстрадала новую теократию. Ведь это же совершенно очевидно, что необходима иная, чем ныне, патриархальная структура общества и новое мистическое отношение к земле. Эта задача не по плечу западной демократии, но кому же тогда она по плечу? Я думаю, что наилучшим инструментом может оказаться та сила, которая с самого начала ополчилась на Бога, власть богоборческая, решившая целый мир перевернуть по своему, — она-то может послужить для славы Божией лучше всего. Я, конечно, имею в виду Советскую Власть с ее. по существу, самодержавным строем, с ее максималистским прицелом и настолько противоречивую по своей природе и по своей идеологии, способную, благодаря этому обстоятельству, трансформироваться от минуса к плюсу и только выигрывать от подобной метаморфозы».

Ключевое слово здесь, конечно, «трансформироваться». Именно его ждали от своего идеолога уралвагонзаводские массы. Нет, они не испытывали особого почтения к советской власти с ее легендарным «Народ и партия едины, раздельны только магазины». Но в то же время были они убеждены, что именно она, эта давно утратившая харизму власть, защищает их от враждебного мира, воплощенного в непонятном, но угрожающем термине «сионизм». В том, что мир враждебен России, убедила их сеть политпросвета, во всемогуществе «сионизма» убедили националисты. Но во что же было им верить, бедным массам, если и то плохо, и это плохо? Шиманов, как мы уже говорили, предложил им новую веру — в ТРАН-ФОРМАЦИЮ советской власти.

Это резко отличалось от того, что предлагали другие. ВСХСОН звал массы к оружию, «Вече» — переселяться в Сибирь, Солженицын — к столь же непонятному, как «сионизм», православному возрождению, идейно измельчавшая Русская партия вообще ничего больше не предлагала, только пугала «сионизмом». Короче, националисты проигрывали либералам идейную войну. В ретроспективе тех лет очевидно, что Шимановская вера в трансформацию советской власти, действительно, была последним шансом националистов. По неразумию они ее отвергли. И заплатили за свою роковую ошибку крушением дорогого им «мистического организма», великой империи, сверхдержавы.

Целую эпоху спустя они загорюют об этой ошибке и будут отчаянно пытаться собрать рассыпавшуюся державу — по осколкам, как разбитую тарелку. Но то, что во времена Шиманова могло представляться трагедией, будет тогда выглядеть безнадежным фарсом. Нам, однако, важно во всем этом одно: о человеке, который предложил им надежду, когда еше не было поздно, о Шиманове, националисты забудут. Но история, как говорил Карамзин, злопамятнее народа. Вот мы им о нем и напомним. Очень подробно.

Второй Шиманов

Э. Берлингуэр

И прежде всего о том, насколько изобретательно пытался он продать свои идеи — как массам, так и власти. До такой степени изобретательно, что, как мы опять же говорили, могло показаться: перед нами не один писатель, а два, поминутно перебивающих друг друга. Шиманова как идеолога масс мы уже слышали. Но вот вам второй Шиманов — заурядный советский агитпроповец, умеющий не хуже какого-нибудь Куняева жаловаться «родному Центральному комитету». Разница лишь в том, что донос Куняева имел целью всего лишь причинить либералам очередную пакость, тогда как Шиманов и в доносе преследует далеко идущие идейные цели. Речь о «Проекте законодательства СССР о народном образовании». Автор пытается убедить власть, что клика догматиков-антирели-гиозников составила его так, что он «принесет огромный вред Советскому государству и уронит в глазах прогрессивной мировой общественности авторитет коммунистической нравственности».

Проект должен быть отвергнут, продолжает Шиманов, «да не компрометируется наша Советская власть обвинением внасилии над свободой совести — и кого же? — не эксплуататоров. не помещиков и капиталистов, а советских трудящихся. Разве не признаком слабости явилась бы отмена известного ленинского положения о свободе как религиозной, так и антирелигиозной пропаганды? Здесь, я думаю, уместно будет вспомнить то тяжелое время, когда наше общество перед лицом наступавшего во всеоружии немецко-фашистского врага отказалось от обессиливавших его самораздираний и победило врага морально-политическим единством всего нашего советского народа. Это морально-политическое единство оказалось выше всех идеологических перегородок и явило собою несомненную, проверенную самой жизнью ценность, поступаться которой нам было бы преступно с государственной точки зрения. Морально-политическое единство всего советского народа нам надо крепить, а не разваливать посредством разжигания внутренних конфликтов в обществе, потому что на крутых поворотах истории нашему государству еще не раз придется столкнуться с опасностями нисколько не меньшими, чем опасность времен Великой Отечественной войны. Перед лицом совершенно реальной — и возрастающей — китайской угрозы